Платина и шоколад - Чацкая Настя

Теперь она не понимала, что было легче — думать об этом постоянно или не думать вообще. А иначе не получалось. И поэтому она позволила воспоминаниям утащить её во вчерашний день. Да даже если бы не позволила — обычно они не спрашивали разрешения. Просто ложились вдруг на плечи, касаясь шеи и проникая в каждый позвонок, спускаясь по спине вниз, к бокам и животу, заставляя дыхание сбиваться, а мозг — лихорадочно вспоминать.

Додумывать. Представлять. Воскрешать в памяти горячие руки и губы.

Не те, совсем не те, что были сегодня.

Другие. Его.

Вспоминать лихорадочный поток собственной мысли, почти отсутствующей, когда жарко дышащий рот прижимался к её подставленной шее. Его шёпот и осознание: это Гермиона довела его до состояния, когда Малфой мог лишь безостановочно дрожать, выдавливая из себя нечленораздельное.

Задушенное. Хриплое. Такое нужное.

Такое... привычное.

И от этой нужды, которая вдруг становилась настолько огромной, что просто перекрывала собой все остальные чувства, Грейнджер готова была падать на колени.

Перед ним?

Действительно — перед ним. Покрывать влажными поцелуями его живот. Обнажённый, как вчера. Ночью. С едва заметным следом от резинки пижамных штанов. Касаться неровности кончиком языка, ощущая, как дрожит его кожа, а руки зарываются в волосы. Представлять, как он напрягается от её ласк. Твердеет.

Руки Гермионы соскользнули со стола, будто в поисках более значимого ориентира, чем учебник по травологии, и вцепились в деревянные подлокотники кресла, сжимая их, откидываясь на спинку сидения, отрываясь от реальности и ныряя в омут воспоминаний.

Ярких, почти реальных.

Ей хотелось снова почувствовать эту твёрдость в своей ладони, поглаживающей сейчас прохладную гладкость дерева. Пальцы правой руки неосознанно сжались сильнее, а спина выгнулась, отчего бёдра, скрытые юбкой, чуть раздвинулись, позволяя прохладному воздуху скользнуть по влажной коже.

Она сама не уловила момент, когда завелась от воспоминаний так, что захотелось спустить трусики и коснуться себя.

Чёрт, нет. Грейнджер, не будь дурёхой... Это же так грязно — хотеть его. До боли хотеть, проживая вновь и вновь прикосновение горячих рук к груди и сжимающиеся на сосках пальцы.

С губ сорвался рваный выдох, когда одна её ладонь накрыла грудь прямо через рубашку. Слегка. Чтобы создать нужную иллюзию. Библиотека тут же исчезла — так чётко вспомнились прикосновения Драко. Но нет. Этого мало.

Нужны были егоруки, егопальцы.

Беспрепятственно скользящие, умелые, знающие, как надо, как будет приятно, хорошо…

Она задохнулась, лихорадочно облизывая губы, прислушиваясь к пульсации внутри себя и грохоту в ушах. Упёрлась затылком в спинку кресла, ещё больше выгибаясь навстречу воображаемой ладони.

Не замечая колебания воздуха так близко от своего разгорячённого лица. Господи, да она не заметила бы, даже если бы ей на голову прямо сейчас свалился наргл, потому что сердце вылетало из груди, а дыхание было таким быстрым, что казалось, будто его и вовсе нет.

Не сдерживая стона от ощущения движущейся вверх по голой ноге руки. Ещё шире раздвигая бёдра, приглашая коснуться дальше. Это была магия, не иначе. Она ощущала руку, сухую ладонь, скользящую, дразнящую... пальцы достигли мокрой ткани трусов, костяшками поглаживая материю. И это прикосновение заставило распахнуть глаза. Встретиться с серыми глазами напротив и тут же обомлеть от ужаса.

Его ухмылки. Мягкого движения головы — вниз.

И ощущения жарких губ на своей шее. И новый выдох вырвался из груди, когда онслегка прикусил мочку. Чуть подул на повлажневшую кожу.

— Обо мне думаешь, грязнокровка? — низким и хриплым голосом, не отнимая руки от влажной ткани её белья.

Вспоминая, как делал почти то же самое на школьном дворе, утром. Входил в неё.

Имел пальцами — горячую и мокрую, как сейчас. Только мысленно.