Платина и шоколад - Чацкая Настя

И стало страшно. Очень страшно.

Но внезапно кто-то, сжав плечо плачущего, трусливо трясущегося щенка, в которого превратился вдруг сильный и мужественныйДрако, сказал: “Теперь всё будет хорошо”. И он поверил. Потому что его нашли в этой суматохе. Сказали эти слова. Н у ж н ы е.

И где грёбаное хорошо?

Где?!

Он стоял на коленях, уткнувшись лбом в грубый камень стены, и нищенски скулил сквозь зубы.

Продуваемый ветром, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Меньше, чем в метре от него — чёрная дыра окна.

В каком ёбаном месте это было хорошо?

Даже на чёртов анализ не было сил. Лишь факты. Тупые, тяжёлые, словно скалы, факты рушились в сознание, прибивая. Уничтожая.

Мать была причастна.

Его мать, которую он спас, убив практически собственными руками.

Ради чего это было? Ради чего, блять, это всё было?

Судорожный всхлип.

Слёзы текут по лицу. Господи. Это какая-то ошибка. Это очередной плохой сон. Один из тех, в которых оживал Люциус, подходил и клал свою руку на светлые волосы сына.

— Скучал?

И кривая улыбка растягивала тонкие бледные губы, а Драко просыпался, задыхающийся.

Нет. У него нет сил.

Он не будет терпеть это. Переживать каждое новое убийство. Убийство, совершённое в его родном доме, на глазах у его матери. С разрешенияего матери.

Как, блять, можно жить с этим, не подавая виду, что случилось что-то из ряда вон? Как?

Он не знал. Он не мог.

Он не хотел.

Хватит. С него хватит.

Трясущиеся ноги подняли тело. Малфой опирался рукой о стену. Слёзы всё текли по щекам. Он плакал бесшумно. Сам не признавал этого. Он никогда не признавал своих слёз.

Внезапный спазм скрутил тело в тугой ком.

Драко захрипел, сгибаясь. Рвотный позыв сжал желудок.

Давай. Блюй, слабак.

Глухой, булькающий звук откуда-то из глотки. Но нет. Пусто.

Он не ходил на ужин. Он ждал. Всю жизнь, наверное. Дождался. Подавись.

Сплюнул на пол. Закашлялся в новом позыве.

Снова ничего.

Выждал с полминуты. Медленно выпрямился. Всё будет хорошо.

Ничего. Не будет. Хорошо.

Уже никогда не будет.

Взгляд скользнул к окну. Рукав свитера стёр остывающую влагу с лица. Впереди — лес. Внизу — скалы. Над головой — небо. Исполинский мир. Огромный мир. Жестокий, жалящий, избивающий до полусмерти мир.

Вот так ты и сдохнешь, сынок. Сопливой, щенячьей смертью. Как заставил сдохнуть меня.

Не продолжай, отец. Я всё знаю сам.

Медленный шаг к проёму окна. Снова слёзы по щекам.

Не могу. Просто не могу так.

Замер, уперевшись ладонями в каменную раму. Зажмурился.

Под веками тут же вспыхнули глаза Грейнджер. Огромные, распахнутые. Полные желания. Понимания. Жгущей нежности. Страха. Беспокойства. Всего. Всего сразу — для него. Целого мира — для него.

Грёбаный калейдоскоп.

Столько недосказанности. Столько ревущей тишины было между Драко и этой гриффиндорской девчонкой.

И столько смысла. От этого почти остановилось сердце.

Подошва туфли упёрлась в широкий бортик. Удобно-низкий. Не пришлось прилагать усилий, чтобы встать на него, покачнувшись от ударившего в лицо ветра. Руки всё ещё сжимались на выступающих из стены камнях по обеим сторонам окна. Драко наклонился вперёд, нависая над распахнутой бездной.

Ожидающей бездной. Смеющейся — ей вторил хохот Люциуса.

Грань, от которой он бежал. Летела сейчас прямо в лицо.

... у меня не было выхода…

У меня тоже его нет, мама. Выхода, на который у меня бы хватило сил, просто не существует. И ты сама скоро поймёшь это.

Ещё один ледяной толчок — теперь уже в спину.

Прямо за острыми лакированными носками туфель застыла тьма. Свобода. Полёт.

Чего стоит этот полёт?

Всего лишь одного шага. Отпущенных рук.

Мята, корица. Грейнджер ведь действительно добавляла её в чай за завтраком. Он видел.