Мистерия - Вероника Мелан (2014)

Но, если Коридор выдвигает на пути препятствия, значит, иду правильно, – так он полагал. Полагать иначе было губительно для психики; вокруг за долгие часы пребывания не появилось ничего мало-мальски напоминающего настоящий – одушевленный или нет – предмет.

– Срань Господня. – Несколько раз повторял он в моменты отчаяния, а между ними все пытался вспомнить, откуда выудил эту фразу? Вроде бы не от Бернарды – та ругалась редко и не так воодушевленно – значит, снова из недр дремавших слоев сознания, возможно, из собственного прошлого.

Так говорил отец, в какой-то момент сообразил Стив. Отец. Он ругался этим словосочетанием на всех недостойных людей, коих в его жизни было предостаточно, но, помимо наличия странного словосочетания и отцовского лица, которое то проявлялось, словно помещенная в проявитель карточка, то вновь таяло, память связанных событий не выдавала. Ни где жил, ни кем был, ни как выглядел отчий дом – ничего. Наверное, это еще всплывет – много чего всплывет, еще не вечер…

Насколько сильно Коридор желал от него избавиться, настолько же сильно док желал обратного. Уйти всегда успеется, помереть тоже, а вот добиться хоть какого-то результата – это вам не пару кедровых шишек сощелкать! Это надо постараться, выложиться, устоять. И он пер вперед.

Окровавленный Дэйн показался впереди еще час спустя. Рваная одежда, сочащиеся порезы, страшные на вид раны и почерневшее от вен, как прежде у Баала и Канна, лицо.

– Друг, помоги…. Они меня почти доканали…

И голос совсем как у Эльконто.

Стив тут же проверил браслет – заряда осталось сорок восемь процентов.

– Дай мне браслет для эвакуации, мне нужно назад, я здесь не выживу…

Сука. У Криалы прекрасное чувство юмора и великолепные способности по вытягиванию из памяти путника нужных деталей. Про Дэйна знает, про браслет знает – все знает, погань мутная.

– Я умру здесь. Ты думаешь, я выбрался наружу вслед за Ани? Но я не выбрался. Они утащили меня под землю, высасывали что-то из тела… Помоги, ты же док! Дай браслет…

Лагерфельд сбросил с плеч оба рюкзака, опустился на землю, придвинул их ближе и уткнулся лицом в песок. Не смотреть, не видеть, не слышать. Не верить ни одному слову – настоящий Дэйн ушел из Коридора первым, у него все хорошо, он жив. А это… Это – не Дэйн. Это очередная, очень похожая на друга тварь – ловушка. И задышал равномерно и тихо.

Пульс сто сорок… Сто тридцать восемь… Сто тридцать четыре…

Еще три длинных вдоха.

– Ты решил бросить меня, да? Меня, Стиви?!

Нет. Не верить. Криала знает, что друг звал его «Стиви», потому что сам Стиви об этом знает, – все логично.

– Ты посмотри на меня, не прячься! Ты же видишь, я совсем плох. Ну, дай браслет, ведь все равно есть еще один. Тебе жалко? Жалко?! Я умру, и это будет на твоей совести…

Баритон звучал зычно, жалобно, знакомо – совсем как настоящий.

Доктор закрыл глаза, с силой зажмурился и принялся считать вдохи и выдохи с предельной концентрацией.

Он будет слушать и терпеть, терпеть и слушать, пока «псевдо-Эльконто» не сдастся. Или пока не иссякнет заряд щита. Или пока Криале не надоест его мучить…

В последнее Лагерфельд не верил, поэтому еще плотнее зажал кулаками уши, начал едва заметно раскачиваться из стороны в сторону и нудеть-напевать себе под нос незатейливую и однообразную, как в тюремном изоляторе, мелодию.

Тайра.

Она всерьез подумывала о том, чтобы вернуться.

В Рууре наверняка уже закат; за окном Кимова дома бредут с закрывающегося рынка прохожие – несут в корзинках яйца, хлеб, масло, крупы, – освещая сквозь пыльное окно дощетчатый пол, пробиваются косые лучи. Совсем скоро на двери торговца напротив звякнет навесной замок, и Линур, которого она никогда не видела – так и не удосужилась оторваться от чтения и выглянуть наружу, – пожелает Иссаку доброго вечера.