Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

— Дурень наш говорит, что Агнес приехала? Говорит, видел её только что внизу, — с надеждой спросил Сыч, кивая на Ёгана.

— Приехала, — радостно сообщил монах. — Велела мне из покоев идти.

— А я сразу говорил, что надо за Агнес послать! — чуть не крикнул Ёган.

— Чего! Чего ты говорил, кому ты говорил, когда? — бубнил Сыч.

— Ну, думал так, — отвечал Ёган, — сразу подумал о ней.

— Подумал он, да ничего ты не думал, слёзы коровьи тут ронял, ходил.

— Да помолчи ты, Сыч, — сказал Максимилиан и добавил, обращаясь к монаху, — что она сказала?

— Сказал уйти, сейчас буде думать, что с господином приключилось.

— Слава тебе Господи, — Ёган перекрестился.

— Да тут как раз не Богу слава, — заметил Сыч.

— Уж и правда, помолчал бы ты, Сыч, — теперь ему это сказал монах.

— Да дурень он, болтает, не затыкается, — добавил Ёган радостно. — А ещё всех других дураками лает.

— Да чего вы, я ж меж своих, — оправдывался Фриц Ламме. И тут же: — Интересно, а что она там делать будет?

— Все, идите отсюда вниз, и я с вами, — взял на себя смелость брат Ипполит. — Не будем ей мешать.

Агнес почему-то была очень рада. И взволнована. Села на постель рядом с кавалером. Туфли скинула с ног. Продолжала его гладить по щеке. И приговаривала негромко:

— Вот, и не больно-то вы грозны теперь. Мечик ваш вас не охранил, не защитил. И броня ваша не защитила. Лежите тихо-тихо, дышите едва, помираете. И кто вас спасёт? Монах может ваш? Нет, плачет он, да и всё. Так кто? Ёган-деревенщина? Нет! Сыч? Нет, дураки они. Я могу, и без меня вам никуда.

Она вдруг лизнула его щёку. По всей щеке языком долго вела. И снова засмеялась:

— Кислый весь, не мытый. Давно видно лежите так.

И вновь лизнула его по щеке, а потом лоб лизнула, и стала лизать как кошка котёнка. Останавливалась на мгновение, влезла на постель, юбки подобрала и села на кавалера сверху, на грудь, нависла над ним, и опять смеялась, волосы её по его лицу рассыпались, она их убрала, затем снова она лизала всё лицо. Смеялась и говорила:

— Ну, так кто главный теперь, а? Кто кому господин? Я, я госпожа ваша, — она брала его пальцами за щёки, — а вы мой мёд сладкий.

И теперь лизала ему глаза.

А потом вдруг остановилась, спрыгнула с постели и стала быстро снимать с себя одежду, лицо покраснело, сама стала дышать часто, словно торопилась. Разделась донага, волосы совсем освободила и полезла под перину к кавалеру. Легла рядом как жена, положила голову ему на плечо, стала рукой грудь его гладить, и всё ниже опускаться. И добралась, наконец, до того к чему тянулась. И шептала ему в щёку:

— А что же, дуре беззубой можно, а мне нет? Чем она лучше, что зад у неё толще, а я-то умна зато. Она вам не верна, шлюха она, а я честная.

Крепкая девичья рука взяла его за чресла подержала, не выпускала, а чресла были безжизненны. Но это девушку не смутило и не расстроило. Откинула она перину, стала рассматривать то, что в руке держала. Кавалер лежал, как и лежал, при смерти он был, так её это не пугало. Она довольна была, жалась к нему всем телом, словно размазать себя по нему хотела. А потом вдруг вскочила, запрокинула ногу и села ему на грудь, сдавила словно жеребца, что без седла был, ногами, и стала ёрзать по нему естеством своим женским, и руками себе помогать. Зубы стиснула, дышать стала часто. И ёрзала, ёрзала всё быстрее, и вперёд, и назад, и из стороны в сторону, словно усесться поудобней хотела, да места не могла правильного сыскать. Волосы с лица откидывала, грудь себе девичью свою сжимала до боли, и так разбередила себя — аж задыхалась, а потом замерла, дышать позабыла, и судороги по телу покатились от живота по спине и груди. Одна за другой, одна за другой. И заскулила Агнес негромко, со всхлипом. Потом замерла, и обмякла — устала. Сидела чуть покачиваясь, потная.