Я Пилигрим - Терри Хейз (2015)

Хотя братья заглушили стук копыт своих лошадей, Сарацин знал: они здесь. Он прибыл сюда за четыре дня до этого и расположился в спальном помещении наблюдательного пункта, вырубленном глубоко в скале. В этой пещере он и проснулся внезапно посреди ночи. Что-то – то ли интуиция, сохранившаяся еще с боевых времен, то ли беспокойное поведение его лошадей – подсказало Сарацину: он здесь уже не один.

Саудовец справедливо предположил, что похитители, явившиеся сюда посреди безлунной ночи и позаботившиеся о том, чтобы даже копыта их лошадей не стучали, не хотели, чтобы он их видел. Поэтому он не встал, чтобы поприветствовать их.

Через полчаса Сарацин услышал шлепанье поводьев, словно лошадь заставляли идти рысью вниз с горы. На всякий случай он выждал еще минут двадцать, а затем выбрался на широкий выступ скалы.

Братья, уже наполовину спустившись с горы, остановились, чтобы напоить лошадей. Кто-то из них обернулся и заметил отблеск фонарика. Они так и не увидели человека, который вскоре станет едва ли не самым разыскиваемым преступником в мире.

Похитители оставили трех пленников, пристегнув их цепями к рым-болтам, которыми когда-то крепилась радиомачта. Сарацин впервые увидел своих жертв скованными по рукам и ногам, с кляпом во рту. Женщина была наполовину закрыта черным халатом – необходимая маскировка в этом безумном путешествии.

Довольный, что пленники надежно пристегнуты, Сарацин подошел к ним и отбросил халат в сторону, чтобы рассмотреть женщину более внимательно. Он увидел, что ее хлопчатобумажная рубашка смята и разорвана, на ширинке джинсов отсутствуют пуговицы. У Сарацина невольно возник вопрос, что с ней случилось за время путешествия: похитившие ее разбойники, может, и являлись благочестивыми мусульманами, но при этом были еще и мужчинами.

Рубаха, вся в лохмотьях, едва прикрывала живот женщины, и Сарацин, будучи врачом, с первого взгляда определил, что она примерно на четвертом месяце беременности. Другого человека, более гуманного и менее фанатичного, это, возможно, и тронуло бы, но только не Сарацина, который видел в пленниках не живых людей, а материал для опытов.

Он обернулся и заметил, что на стальной опоре, к которой когда-то крепились советские полевые бинокли, лежит любезно оставленный ему похитителями пакет с ключами от наручников, а также паспортами и бумажниками пленников.

Несчастные, все еще с кляпами во рту, наблюдали, как он изучает их документы. Женщина – гражданка Италии, двадцати восьми лет, незамужняя, сотрудница гуманитарной христианской миссии «Уорлд вижн». Он догадался, что она была захвачена во время поездки, возможно, ее предали те самые люди, которым она пыталась помочь.

Сарацин открыл ту страничку паспорта женщины, где была фотография.

По ее нынешнему запущенному виду и не скажешь, но на фото она выглядела весьма привлекательной: длинные темные волосы, белозубая улыбка, темно-зеленые глаза. Они неотступно смотрели на него, призывали к милосердию, молили, но Сарацин проигнорировал ее взгляд и повернулся к мужчинам.

Младший оказался японцем. Ему было лет двадцать пять, волосы стояли торчком, мускулистую руку опоясывала татуировка в виде колючей проволоки. Сарацин насмотрелся на поп-культуру в Ливане и, поняв, что этот тип считает себя модным парнем, этаким хиппи, сразу же его невзлюбил. Судя по документам, японец был звукооператором. Принимая во внимание все те опасности, которым он подвергался в Афганистане, и ненасытные запросы круглосуточного канала новостей, журналист, по-видимому, зарабатывал большие деньги, что подтверждали четыре тысячи долларов и два маленьких, сделанных из фольги пакетика кокаина в его бумажнике.