Три дня Индиго - Сергей Лукьяненко

Даже на Луне астронавты передвигались медленнее, чем на Земле. И как раз по причине меньшей силы тяжести. Каким бы это ни казалось странным, но для бега нужно нормальное, привычное притяжение.

На Селене всё ещё хуже. Каждый шаг будет сопровождаться прилипанием ботинок к камням. Если же я сумею отключить это прилипание, то буду медленно парить в воздухе при каждом шаге.

Не устанешь, но и не разгонишься.

Хорошо, что я могу сделать?

Прыгать, конечно же.

Скакать, словно кенгуру.

Разогнаться — меня ведь не тормозит воздух. Да и притяжение Селены играет мне на руку, я словно бегу под гору.

— Я иду, — прошептал я.

Сделал несколько шагов, убедившись, что нормально бежать тут и впрямь не получится.

Оттолкнулся двумя ногами и прыгнул.

Меня подбросило метра на три вверх и метров на десять вперёд. Я опускался томительно медленно, но, кажется, набирал скорость в полёте, гравитация помогала. Вот сейчас будет самый сложный момент…

Я попытался вновь оттолкнуться, но эти слишком умные ботинки намертво прилипли к камням! Меня качнуло вперёд, я почти коснулся шлемом камней, выпрямился.

— Не надо прилипать, — умоляюще попросил я скафандр. — Когда приземляюсь, прилипать к камням не надо. Я оттолкнусь и снова прыгну. Прыжок за прыжком. Понимаешь?

Скафандр понял, но далеко не сразу.

Я прыгнул раз пять или шесть, и каждый раз скафандр упрямо гасил движение, фиксируясь на камнях. Я ругался с ним, словно с живым и очень тупым человеком. Скафандр, вероятно, считал тупым меня.

Наконец он смирился. В очередной раз коснувшись поверхности после прыжка, я не «прилип» к камням, а оттолкнулся и прыгнул снова.

Выше, дальше, быстрее — как в олимпийском лозунге.

Это было как при работе на компьютере, где старательный текстовый редактор пытается выправить незнакомое слово, превратить «паяц» в «паять», к примеру. Если программа совсем тупая, то воевать с ней можно до бесконечности. Но хорошая программа после третьего или пятого повторения начинает подозревать, что такое слово существует, и больше не пытается его выправить.

Вот и у меня со скафандром случилось что-то подобное. Мы словно притёрлись друг к другу.

К сожалению, к Селене так притереться не получалось.

Мне удалось разогнаться, не знаю уж, до какой скорости, может быть, до тридцати, а может, и до сорока километров в час. Я взмывал в чёрную пустоту, нёсся над опускающимся вниз «склоном», а опустившись — отталкивался. Наверное, скафандр как-то гасил удар, иначе я поломал бы ноги. Низкий вес мало что значит, дело в массе, а она всегда неизменна.

Главная проблема заключалась в том, что я не знал, куда занесёт меня прыжок. Управлять собой в движении без атмосферы я уже никак не мог. Оставалось лишь прыгнуть и ждать — что окажется под тобой.

Вначале мне везло, склон был ровным.

Потом я опустился на россыпь мелких и острых камней, чудом не вывихнул ноги и, оттолкнувшись, ушёл в сторону с маршрута.

Потом я перелетел через трещину шириной метров десять и неизвестной глубины — сплошная тьма, дна не видно. Может быть, край Селены готовился отвалиться по этой линии…

Потом был кратер со скользким дном. Не знаю, на чём повело мои ноги, на лунной пыли, припорошенном песком льду или металлической жиле. Но я упал, долго катился по поверхности, разбил лоб и выпачкал шлем кровью. В то, что «стекло» не разобьётся, я уже твёрдо верил, но это всё равно было неприятно. К тому же пришлось вновь разгоняться…

Но вот за что скафандр можно было благодарить бесконечно — он обо мне заботился.

Я уж не говорю про то, что он впитывал все физиологические жидкости — кровь со шлема тоже как-то незаметно исчезла. И даже про то, что температура оставалась комфортной, не было ни жарко, ни холодно.