Судьба по книге перемен - Татьяна Устинова

– Помилуй бог, я художник! То есть я был художником! И неплохим! Я же вам сказал, мы с Серёгой вместе учились в художественной школе! Только он стал инженером, а я нет. Он променял полёт души и буйство красок на расчёт опор и колебание свай! Хотите выпить?

– Нет.

– Придётся, – с сочувствием сказал Павлин. – И ещё вам придётся сходить за добавкой! Вот это, – и он показал бутылку, – мы сейчас выпьем.

– Хорошо, – пообещала Маня. – Только из меня гонец так себе. Я с лестницы упала, хромаю теперь.

– Тогда пошлём этого милого пса! Впрочем, ему не продадут, он несовершеннолетний! Ну! За жизнь, мадам! И до дна!

– Мне бы запить.

Павлин встал, налил воды в щербатую чашку, подумал, выплеснул и достал из буфета другую, видимо, чистую.

У Мани имелся в запасе хитрый приём, которым она пользовалась в компаниях, где нельзя было отказаться от рюмки, а выпивать не хотелось. Она делала вид, что пьет налитое в рюмку, а сама и выплевывала в стакан, как будто что запивая.

Так она и сделала, и Павлин моментально налил по второй.

– После школы я поступил в художественное училище, а Серёга в какую-то скучную инженерную богадельню. Хотя мосты он рисовал отлично. Красиво рисовал!.. Я выиграл французский грант и уехал учиться в Парижскую Академию художеств, а Серёгу отправили в Новосибирск на проект. Я вернулся, и у меня сразу же взяли две работы в Русский музей, а Серёга женился на своей клуше и носился по городу в поисках дополнительного заработка. Клуше хотелось красивой жизни, и Серёга собирался добыть ей именно такую. У меня в Москве была персональная выставка, а Серёга впрягся в какую-то военную контору, которая наводила какие-то плавучие переправы.

– Понтоны, – подсказала Маня.

– Именно так!.. Я уехал в Нью-Йорк и жил там изо всех сил, на полной скорости. Серёга родил дочь и пытался свести концы с концами. В Нью-Йорке я пробыл довольно долго, а когда вернулся, оказалось, что здесь я никому не нужен и неинтересен. Мое время прошло! Напрасно я обивал пороги и клянчил хоть один заказ. Мне говорили, что таких художников, как Павлин Мордвинов, пруд пруди и все они как один чистейшие, милейшие, исполнительные и надежные, а я мог подвести! Да! Мог! Я этого не отрицаю! Я препараты горстями глотал и водкой запивал и рисовал, рисовал! Но всё без толку. Серёгина дочь умерла, а её клуша-мамаша покончила с собой. У неё ещё ума хватило обвинить во всём Серёгу! И вот мы оба здесь, в этом доме, где родились. И нас по прежнему разделяет всего лишь одна стенка. Скажите мне, мадам, какая из двух наших жизней – настоящая? Моя или его?..

Маня, которая слушала очень внимательно, покачала головой.

– Я не знаю. Отчего умерла дочь Сергея? Вы знаете?

– От врождённого порока сердца, – сказал скелет грустно. – Между прочим, прелестная девочка была. Они прибегала, обнимала меня и говорила: «Дядя Саша, ты такой страшный! Как я тебя люблю!» Павлин Мордвинов – псевдоним. На самом деле я Сашка Горобец, псковские мы…

– И не вылечили? – глупо спросила Маня. – Девочку?

Скелет махнул десницей.

– Так её и не лечили, драгоценная мадам! Серёгина клуша как узнала, что нужна операция, так и помчалась сразу прочь из больницы прямиком к каким-то лекарям и знахаркам. Те обещали вылечить, травы всё давали, настои, молитвы читали! Только там, где хирургия нужна, молитвы не помогают! Это разные ведомства – у Господа своё, а у докторов своё. И умерла девчонка. Жаль, прелестная была, добрая очень. А Серёге потом сказали, что если б операцию вовремя сделали, через год про этот порок никто бы и не вспомнил…

Они помолчали. Вода из крана мерно капала в раковину. Волька часто дышал.

– Ну, ещё по одной!

– А жена? – спросила Маня. – Серёгина?