Венецианский контракт - Марина Фиорато (2014)

– Здесь письмо держали щипцами над дымом.

В течение недели она ввела схожую систему, обрабатывая дымом письма от семей, и собственноручно передавала их пациентам. Аннибал смотрел, как она сидит возле больных, пока они читают письма, или читала вслух для тех, кто совсем ослаб, – со своим неповторимым акцентом. К его изумлению, больные улыбались, даже умирающие, и он замечал по её янтарным глазам, виднеющимся над вуалью, что она тоже улыбается.

Аннибал обнаружил, что она знает всех пациентов по именам.

– Номеру один нужно сделать компресс, – бросил он мимоходом.

Она преградила ему дорогу и посмотрела на него своим особенным «взглядом».

– Кто это – номер один?

– Тот, что в самом конце.

– Это Стефано. Брат Томмасо.

– Томмасо?

И снова «взгляд».

– Номер пятнадцатый.

Он удивился.

– Думаю, было бы лучше разместить их рядом.

Она внесла и другие изменения – часто не дожидаясь его разрешения. Она думала, что он слишком увлечен хирургией и иногда делал операции без должных причин. Она бы никогда не взялась за скальпель без крайней нужды. Врач велел ей каждый день ставить пациентам пиявки, он разводил их возле влажных солончаков и имел нескончаемый запас. Но она с отвращением посмотрела на темно-серых червей, извивающихся в банке, и врач ни разу не видел, чтобы она кому-нибудь ставила пиявки.

Вместо этого она принялась изолировать пациентов – не только от их семей, но и друг от друга, развесив между ними ширмы для большего уединения – прямоугольные льняные занавески, смоченные камфарой. Она мыла пациентов ежедневно и призывала поступать так же их родных, обитавших на острове. Когда Аннибал выразил сомнения, она ответила словами Мухаммеда. «Очистись сам, – произнесла она нараспев, – и Бог очистит тебя всего». Эта невероятная девушка даже добилась того, что монахини стали выстраиваться в очередь возле небольшого глубокого водоёма за терновником, чтобы окунуться. Однажды, стоя высоко на смотровой башне, Аннибал к своему ужасу заметил их белеющие ягодицы и задумался о том, какие отношения установились между Бадессой и Фейрой. Обе женщины считали друг друга неверными, но Бадесса не только поддержала почтовое сообщение с больными, которое ввела Фейра, но и одобрила ежедневные омовения как нерушимое правило. Аннибал терпел каприз Фейры, пока однажды она, сверкнув на него своими топазовыми глазами, не произнесла неслыханные слова: «Вам тоже не мешало бы помыться».

Фейра ввела ещё одно важное новшество – диету. Она просила монахинь выращивать как можно больше овощей, выделив специально для этого небольшое поле, которое они вспахали вместе с карликом. Она вычистила печки, расположенные под спальней монахинь, и они стали печь хлеб днем и ночью, подбрасывая в огонь тутовые ветки и ореховые скорлупки. «В Константинополе, – важно объявила она Аннибалу, – если уронишь кусок хлеба на улице, кто-нибудь обязательно его поднимет. Хлеб священен, он поддерживает жизнь и здоровье». Бадесса, которую пришлось убеждать впустить Фейру в здание таможни и растопить печи, призналась с благодарностью, что впервые за много недель сёстры не мерзли ночью.

Бадесса участвовала ещё в одном новшестве, затеянном Фейрой, которая рассказала Аннибалу, что в больницах Константинополя часто звучит музыка – и днем и ночью. В некоторых из них были даже собственные ансамбли. Со своей обычной живостью она взялась за дело – и уже на следующий день сёстры Мираколи распевали псалмы, тропари и гимны на лужайке, когда не были заняты ритуалами.

Но не только церковная музыка звучала на острове. Фейра выясняла, какие песни любят больные, и просила их родных петь за стенами, на безопасном расстоянии. Она даже сама пела больным, когда проверяла у них пульс, – причудливую, протяжную песню, которая постепенно замедлялась. Она утверждала, что такие песни помогают нормализовать сердцебиение больного.