Венецианский контракт - Марина Фиорато (2014)

– Император Индии, которого вырезали из чрева матери, – продолжил человек-птица, и их взгляды встретились. – И Святой Раймунд Ноннат, Нерожденный, – с этим и связано его прозвище. И в обоих случаях…, – начал он, но внезапно смолк.

И вновь она поняла, о чем он умолчал. В обоих случаях матери не выжили.

Но выбора не было. Малыш Трианни шёл ногами вперед и не собирался переворачиваться. Валентина действительно могла умереть, но если они ничего не предпримут, она все равно погибнет, а вместе с ней и малыш. Аннибал рявкнул на мать, чтобы она ушла, но она не решалась покинуть дочь, пока Фейра не убедила её, что присмотрит за Валентиной, а она, оставаясь в комнате во время операции, подвергает опасности свою дочь. Когда старушка ушла, человек-птица снял маску.

На этот раз Фейра была счастлива, что всего лишь ассистирует. Она дала Валентине столько макового сока, сколько можно было, но несчастная металась в такой агонии, что не могла лежать спокойно ни секунды, чтобы выпить настой, и черная жидкость потекла по её щекам. Фейра почистила раздутый живот розовой водой, смешанной с мятой и огуречной травой, и сразу отошла, когда человек-птица сделал широкий надрез над лобковой костью, и темная кровь полилась на удивление прямой и аккуратной струей. Младенец выскользнул почти сразу.

Когда Фейра подняла его, у него открылись глазки, а рот приготовился издать первый крик; в этот момент человек-птица перерезал пуповину. Фейра вытерла малыша льняным покрывалом и вложила палец между крошечных губок, чтобы очистить рот. Малыш сразу же принялся сосать. Валентина потеряла сознание, когда врач сделал надрез.

Фейра положила тёплый комочек возле темноволосой головы и продолжила работу. Она очистила рану и взяла смоченную в вине нить, затем, склонившись над девушкой, при свете свечи стала зашивать так аккуратно, как только могла. Вспомнив Палладио, она поставила стеклянную банку с розовой водой перед свечой, и свет усилился через самодельную линзу. Зашивая, она закидывала нитку под каждым стежком, чтобы укрепить его, как учил Хаджи Муса, и чувствовала, что человек-птица наблюдает за ней. Затем она накрыла рану компрессом из киновари и розмарина, чтобы дезинфицировать её, и заботливо укрыла девушку покрывалом.

Теперь оставалось только ждать.

Малыш, обессилевший после столь мучительного вступления в жизнь, спал возле головы матери. Фейра ждала, что человек-птица уйдет, но он остался и наблюдал вместе с ней, и его тень на стене сливалась с её тенью. Она знала, что он ищет не её общества, а просто ждет, бесстрастно, результата своих действий. Долго ждать им не пришлось. С первыми колоколами, звонящими к заутрене, Валентина открыла глаза, и в силу непостижимой связи малыш проснулся вместе с ней.

* * *

Человек-птица и Фейра шли по зеленой лужайке в приятной тишине сквозь ночную мглу. Над лагуной показалась бледная линия рассвета, и весенняя трава была влажной под ногами. Когда они прошли мимо Тезона, она обернулась к нему в темноте. Территория больницы была их ежедневным полем битвы, и она не смогла удержаться, чтобы не сделать очередную вылазку. Отец Валентины лежал в Тезоне, восстанавливая силы после своего собственного сражения – с чумой, и Фейра сказала ехидно:

– Может, теперь вы согласитесь со мной, что старому Джанлуке Трианни стоит сообщить о том, что у него родился такой богатырь? Эта новость поможет ему намного больше, чем любые лекарства.

Человек-птица взглянул на неё через клюв:

– А, может, ты согласишься, что это дело лучше отложить до утра? Ведь даже ты должна признать, что Доктор Благая Весть уступает по своей значимости Доктору Сну?

Фейра улыбнулась и кивнула ему. Она увидела его окно в золотых отсветах очага, как тысячи раз до этого. В её доме было темно. Ей не хотелось идти домой, пока нет. По молчаливому согласию они остановились возле его двери.

– Хочешь зайти?