Венецианский контракт - Марина Фиорато (2014)

– В Османской империи, – начала она, – у торговцев верблюдами есть свои привалы на торговых путях, которые называются караван-сараи. Иногда их разделяют сотни миль, в пустыне или в горах, но люди уверенно продолжают идти, зная, что найдут кров и пищу в конце пути. Даже если они никогда ещё не ходили этой дорогой, они уверены, что такое место ждет их впереди; что рано или поздно они найдут караван-сарай.

Аннибал подался вперед, слушая с любопытством.

– Откуда они это знают?

– Они не знают. Они верят.

Он снова прислонился к спинке стула.

– Полагаю, Ганнибал тоже верил. Именно поэтому моя мать дала мне это имя. – Она заметила, что ему нелегко говорить о матери. – Ей нравилась эта история. Она говорила, никто не знает, что ждет его завтра, но нужно надеяться, быть смелым и верить, что все будет хорошо.

* * *

Камерленго разглядывал человека, стоявшего перед ним. На нем были короткий камзол и красная шляпа гондольера, а этот народ никогда не отличался честностью. Но его глаза были широко открыты, а речь – уверенной и ясной. Камерленго сразу распознавал ложь и сомневался, что этот парень врет.

– Ты уверен?

– Так же уверен, как и в том, что стою здесь, ваша честь. Косимо – так зовут моего товарища – он работает возле моста Тре Арки. Это было в прошлый четверг, он сказал, что забрал девушку из дома, о котором вы спрашивали. Он запомнил это, потому что человек, который позвал его, настаивал на felze. – Он взглянул на Камерленго и решил, что стоит объяснить, – закрытой гондоле.

Камерленго привык, что его принимают за иностранца.

– Её кто-нибудь сопровождал?

Гондольер пожал плечами.

– Он не сказал.

Камерленго поднял свои светлые брови.

– Однако об остальном он тебе всё же рассказал?

– Он хвастался этим в таверне. Говорил, что разбогатеет.

Камерленго сложил руки, соединив кончики пальцев. О гондольерах всегда ходила дурная слава алчных и продажных людей; более того, у них не было ни малейшего чувства солидарности к своим товарищам. Он знал, что если посулить вознаграждение, один из них сразу явится. Однако что-то здесь не складывалось.

– Так почему же он не пришёл за вознаграждением сам?

– Это мне не известно, ваша честь, – гондольер помялся. – А теперь я могу получить свои дукаты?

Камерленго смерил его взглядом и встал.

– Сначала отведи меня к нему.

Камерленго мог взять с собой конвой, но передумал. Он выбрал тех двух стражников, которые в первый раз упустили девушку. Он выбрал их намеренно, поскольку знал, как и стражники, что они обязаны ему жизнью. Он не стал дожидаться, когда принесут шапку и плащ, а спустился с каменной лестницы в чём был – в своем кожаном костюме, в сопровождении стражников; гондольер показывал дорогу.

Он вёл свою лодку по тайным каналам, о которых мало кто знал, по неподвижным водным проходам, таким узким, что солнце проникало сюда только к середине дня. Гондольер выбрал самый короткий путь, но камерленго, сидевший на носу, хранил нетерпеливое молчание.

Возле моста Тре Арки он последовал за гондольером, не произнося ни слова, и чумной дым вился у его ног. В темной улочке бедной части квартала он ждал, пока гондольер считал двери в поисках дома своего товарища. «Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…».

Голос оборвался. Номер пятнадцать был загорожен деревянной доской, а на двери виднелся красный крест.

Камерленго с минуту молчал. Затем совершенно спокойным голосом приказал стражникам:

– Расспросите соседей. Ты…, – он обернулся к первому стражнику, – иди в шестнадцатый. А ты…, – он повернулся ко второму, – в четырнадцатый.

Через минуту они вернулись.

– Он скончался, – сказал первый.

– Прошлой ночью, – добавил второй.