Венецианский контракт - Марина Фиорато (2014)

Между ними, конечно, случались споры, и у них часто оказывались абсолютно разные точки зрения на медицинскую практику. Такие споры приносили обоим не меньшее наслаждение, чем обоюдное согласие по каким-то вопросам. Однако подобные битвы никогда не затрагивали их личности и быстро забывались.

Один из жесточайших споров вызвала у них османская практика вакцинации. Фейра утверждала, что введение небольшого количества зараженной крови или другого инфицированного материала здоровому человеку делает его практически во всех случаях частично или полностью невосприимчивым к болезни, особенно если речь идет об оспе. Она рассказала ему, как Хаджи Муса вскрыл четыре вены на лобной части и груди юноши и ввёл в раны небольшое количество слизи, взятой у пациента, страдающего оспой. Парень рос здоровым, несмотря на то, что все остальные члены его семьи заразились.

Аннибал настаивал на том, что подобная практика запрещена Католической церковью и не без веских причин: она убивает столько же людей, сколько и спасает. Он вынудил Фейру признать, что в некоторых случаях привитые пациенты умирают от той самой болезни, от которой их пытались уберечь врачи. Они не раз возвращались к этой теме и никогда не приходили к согласию. Их споры всегда завершались одинаково.

– Мухаммед сказал, что Господь не создал бы болезни в этом мире, если бы не дал также и лекарство, – провозглашала Фейра. – Так почему бы не искать лекарство внутри самой болезни?

Аннибал качал головой.

– Мухаммеду я могу ответить словами Маймонида; он утверждал, что мудрый врач оставляет здорового в покое, вместо того чтобы прописывать лечение, худшее, чем сама болезнь.

Ещё одна тема для споров – должны ли пациенты платить за лечение. Аннибал испытывал отвращение к подобной практике, вспоминая Валнетти и его коллег-спекулянтов, которые наживались на несчастьях людей. Он ссылался на врачебную этику, которая гласила, что врачи должны получать жалованье, покрывающее их расходы, но не извлекать чрезмерную прибыль из своей практики.

Фейра склонялась к большему прагматизму.

– А что если врач, продавая лекарства, сможет лучше заботиться о своих пациентах?

– Здесь я оплачиваю все расходы, – возразил он резко, – моих денег достаточно; и я ни в чем не нуждаюсь.

Хотя в этом он был не совсем искренен.

Богатство Касонов, которое он давно выкопал из тайника возле колодца и спрятал под половицами под своей кроватью, почти иссякло к тому времени, как больница готовилась к своей первой годовщине. После этого последнего разговора с Фейрой Аннибал зашел в спальню и поднял половицы.

Он положил ларец на колени и вставил ключик, висевший у него на шее, в замок. Его рука нащупала холодные металлические диски, соскальзывающие с пальцев. Скудный запас дукатов лишь покрывал дно ларца. Он подсчитал, что этого хватит до Михайлова дня – и всё. Аннибал опустил крышку с глухим стуком и снова спрятал ларец под половицами, а вместе с ним и свои тревоги.

* * *

Фейра менялась.

Аннибал стал первым мужчиной, которого ей не хотелось держать на расстоянии. Когда она была с ним, её покрывала, её многочисленные маски, за которыми она жила, словно молодая сердцевина артишока, скрывающаяся за множеством чешуек, стали тяготить её. По ночам ей снились страстные, обжигающие сны, в которых она обнажалась перед ним. Иногда он стоял рядом, пока она раздевалась, хватал её шарфы и вуали и кружил её – снова и снова, словно она дервиш, разматывая бесконечную полупрозрачную ткань, пока она не оставалась перед ним совершенно обнажённой.

Она всегда просыпалась с горящими щеками и сразу же падала на колени и принималась молиться, но никакие молитвы не могли заглушить желание. Впервые в жизни она поняла, почему её мать сбежала с её отцом. Но она не венецианская княжна, она не могла одним движением руки в изящной белой перчатке свести с ума отважного морского капитана. Ей приходилось ждать, когда он сделает первый шаг.