В плену любви - Людмила Ладожская (2020)

– Я это предвидел еще в 1941 году, когда ему не удалось взять Москву. Тогда я начал переводить свои капиталы в Швейцарию. Прихвостни СС только недавно оставили меня в покое, после того, как я объявил себя банкротом. Мне кажется, что мой телефон стоит на прослушке, поэтому я и хотел встретиться с тобой с глазу на глаз.

– Неужели они так серьезно за тебя взялись?

– Уже нет, благодаря тому, что ты помог мне осуществить экономические маневры с продажей наших предприятий. Кстати, мы с тобой провернули все вовремя. Нацисты начали требовать слияния моих промышленных корпораций с гитлеровским государством для финансирования военной промышленности. Я бы этого не пережил, Джонатан. Я стараюсь жить скромно. Из прислуги у меня осталось всего два человека. Думаю, что Волдемара скоро заберут на фронт. Иногда продаю из дома ценные вещи своим бывшим конкурентам, некоторые из которых еще верят в победу Гитлера. Безумцы!

– Генрих, не тяни, говори, какая от меня нужна помощь?

– Джонатан, друг! Мне стыдно сейчас признаться, но когда я слышу, как англо-американская авиация бомбит порт и жилые кварталы Бремена, я понимаю, как я хочу жить. Джонатан, именно жить! Дождаться сына, растить и баловать внуков!

– Это значит, что ты хочешь уехать из страны?

– Джонатан, другого выхода нет. Войне придет конец. Может, завтра. Может, через месяц. Может, через год, но конец придет. Когда русские войска войдут в страну, я не знаю, что будет. Может, они всех перестреляют, может, сошлют в лагеря! Кому нужны мои деньги? Для кого я работал все эти годы?

– Да, будущее Германии очень туманно! И судьба ее жителей тоже, – задумчиво произнес Браун.

– Ты не помнишь случайно Франка фон Хабера? Он был у нас на приеме в честь дня рождения Амалии.

– Да, припоминаю. Такой активный мужчина. Ты говорил, что он тот еще делец!

– Он самый! Так вот, месяца три назад он исчез вместе с семьей. У него три сына. По-моему, летом старший достиг призывного возраста. Супруга Хабера при разговоре с Амалией сказала, что Гитлер не получит ни одного из сыновей. И вот перед Новым годом вся семья исчезла.

– Может, дело рук нацистов, Генрих?

– Нет, Джонатан! Об этом бы знали все.

– Ты думаешь, он покинул страну, чтобы спасти детей? Дезертировал?

– Получается так. Мы с Амалией решили, что нам надо покинуть Германию, как только вернется сын.

– Генрих, я тебя понимаю, как отца. Но Райнер попросту может попасть в плен или вообще не вернуться! Не обижайся, но это реалии жизни.

– Я это понимаю, но мой сын вернется, Джонатан. Я просто должен подготовиться и ждать его возвращения.

– Есть какие-нибудь мысли?

– Есть. Я вожу некоторую дружбу с представителями люфтваффе вермахта. За значительную сумму мне обеспечат перелет в Англию. Джонатан, но я немец, на мне всегда будет пятно этой безумной войны, мой сын будет считаться дезертиром. Нам нужно исчезнуть, потеряться, раствориться, чтобы никто никогда не уличил моего сына в предательстве.

– Генрих, мою помощь и поддержку в Англии ты получишь. Я тебе обещаю. Также я могу обеспечить новые документы. А если Райнер не вернется? Ты, как здравомыслящий человек, должен учитывать и эти обстоятельства.

– Джонатан, я уеду из страны без сына, только когда буду уверен в его смерти.

– Хорошо, по приезде я займусь вашими документами. Я сообщу, когда будет все готово.

– Джонатан, телефон может быть на прослушке, поэтому придется зашифровать разговор, чтобы его поняли только мы.

– Согласен. Завтра это мы обсудим более подробно. Ты бросишь свое поместье?

– Выхода нет. Если я займусь его продажей, то могут возникнуть подозрения. И потом, Райнер вернется домой. Я должен его ждать здесь. Джонатан, поверь, никакое поместье не стоит дороже жизни единственного сына.

– Я понимаю тебя, Генрих! Сколько ты думаешь отсидеться в Англии?