Летят перелетные птицы - Вера Колочкова (2013)

– Что, так и просидишь дома одна целый день? – не унимался Леха, глядел исподлобья с подозрительным сочувствием. – Ну чего ты тут будешь одна-то, Ань… Какое в том тебе удовольствие, не понимаю?

– А не понимаешь, и не надо! – вдруг взъярилась она, устав от неприятного лживого разговора. – Чего ты ко мне привязался, Леш? Сказала, не пойду, значит, не пойду! Может, я элементарно выспаться хочу?

– Да ладно, чего ты… Спи себе на здоровье. Я ведь как лучше хотел. Чтобы на воздухе целый день, чтобы в баню…

– Прости, Леш. В другой раз в бане попаримся. Прости, я и правда… Не могу…

И отвернулась второпях, чтобы лица не увидел, засуетилась над подгорающими на сковородке котлетами. Аккурат они в самый раз подгорать начали, можно больше с враньем не хлопотать.

И утром, в субботу, опять вранье. Лежала под одеялом, притворялась крепко спящей, пока Леха, собираясь, ходил по квартире на цыпочках. Даже посапывала для пущей убедительности, ждала, когда он из дома уйдет. Ага, дверь хлопнула. Открыла глаза, вздохнула с тоскою. А день-то начинать страшновато, каким он еще выпадет, этот субботний день… Ждала, его, ждала! А зачем, спрашивается? Как говорится – пан или пропал…

Откинув одеяло, села на постели, сердито передернула плечами – что за мысли глупые в голове? Какой там «пан» к чертовой матери? Совсем умом тронулась в ожидании этой субботы! Ничего себе, поползновения! О, господи, стыд какой… Даже кожа на руках пупырышками пошла.

Однако строгий на саму себя окрик почему-то не сработал. Сознание стойко сопротивлялось, на мысль о стыде не поворачивалось. Тормозило сознание изо всех сил, выдавая ответное возмущение – о каком таком стыде речь-то идет? Это не стыд, это жизненные обстоятельства так сложились… Переплелись, сошлись в точке соприкосновения с чужой бедой, а совестливые болезненные импульсы выдали соответствующую реакцию. То бишь как будто бы чувство стыда.

Нет, а если, допустим, объективно на все посмотреть, без совестливых болезненных импульсов? Ну да, Варю жалко, конечно. Ужасно жалко. Но ведь сама по себе жалость не должна чужого чувства определять… Оно само по себе живет, чувство-то. Ему, чувству, вообще все равно, кто в его зрение попадает, юная красавица-модель или другая какая кандидатура. Не юная, не красавица, зато умная. Нет, не умная, а… Как же было сказано тогда, при расставании… Ах, да, занятная! Александр Синельников сказал про нее – занятная! И так посмотрел, прощаясь, так посмотрел…

Господи, бред какой. Фантазии влюбленной восьмиклассницы, отягощенные муками зрелой совести. Кто бы ей неделю назад об этом рассказал… Обругала бы того рассказывающего, на чем свет стоит, а ситуацию бы прямым кощунством назвала. Конечно, настоящее кощунство! Не отходя от постели больной девочки… Стыдно, Анна Ивановна, ой, как стыдно…

Вскочила, будто ожегшись, подбежала к окну, резким движением отдернула штору. И – зажмурилась! Надо же, солнце! Настоящее горячее солнце на чистом, без облачка, голубом небе! Пляшет зайчиками в ночных дождевых лужах, пронзает насквозь ветки тополей с жалкими остатками листьев. Бабка из первого подъезда вышла, уселась на непросохшую еще скамеечку, задрала обалдевшее морщинистое лицо вверх, сидит, улыбается. Соседская собака Найда резвится в дворовых лопухах, вся мокрая от росы. Выскочила, встряхнулась от души, взлаяла от избытка собачьего счастья.

Накатило вдруг – господи, хорошо-то как! И тоже встряхнулась-передернулась, повторяя за Найдой ее собачью повадку. Невольно произведенное телодвижение рассмешило, вывело из состояния ступора, и будто вздохнулось легче. Ладно, чего уж теперь стыдом изводиться… Главное, она скоро его, Александра Синельникова, вновь увидит! А там… А там будь что будет…