Летят перелетные птицы - Вера Колочкова (2013)

А рябина у палисадника совсем почти облетела, сверху голые ветки торчат. Эти голые ветки и видит Варя в окно изо дня в день. И слышит их тоскливое скрежетание по стеклу. Странно, даже телевизора в доме нет… Могла бы и купить Татьяна Михайловна телевизор-то, раз деньги у Александра взяла. И деньги, между прочим, не малые, если соотносить с уровнем Одинцовских копеечных зарплат. Хотя – чего это она вдруг про деньги…

Открыла калитку, ступила во двор. Над трубой баньки дымок вьется – наверное, Татьяна Михайловна очередную постирушку затеяла. Поднялась на крыльцо, с силой дернула на себя дверь. Значит, Варя одна в доме.

Села молча на стул у кровати, даже поздороваться духу не достало. Встретились глазами, долго смотрели друг на друга. Разговаривали. «Ну же, давай!» – слишком уж явно читалось в Вариных глазах. «Не могу, не могу…» – молила ответным взглядом.

Потом наклонилась, поставила сумку на колени, нырнула туда дрожащей рукой, извлекла плотную блестящую стопочку, перевязанную резинкой. Молча положила на прикроватный столик, опустила глаза.

– Спасибо вам…

Тихий Варин шелест прозвучал набатом в ушах, и воздух застрял в груди вязким комком. Вдохнула с хрипом, закашлялась, бросилась вон, тяжело топоча ботинками по крыльцу. Выскочила за калитку, пошла быстро, хватая ртом встречный ветер.

Не было воздуха. Ветра было много, а воздуха – не было. Сломалось что-то внутри, билось, умирало в конвульсиях. Остановилась, как вкопанная, пытаясь унять предсмертную панику… И вдруг очертя голову бросилась назад, уже не владея собой, не понимая, что делает, ведомая из последних сил тем самым, бессознательным, что так бесславно и навсегда умирало в ней в эту секунду.

Ей часто во сне снился такой бег. И сил вроде прикладываешь много, и стараешься, а все никак до цели не добежишь. И время растягивается в мучительные доли секунды – скорее, скорее, иначе опоздаешь… Ну вот же она, рябина… Еще два прыжка, и калитка…

Загремел под ногами тазик с выкрученными жгутами белья – и когда только Татьяна Михайловна его успела во двор вынести? Крыльцо. Сенцы. Комната. Стопочка с феназепамом! На прикроватной тумбочке! Нетронутая! В желтой резинке!

И – воздух. Наконец-то. Наконец-то можно дать глоток жизни тому, внутри умирающему.

Уцепила пальцами блестящую стопочку, с силой сжала в руке. Не взглянув на Варю, бросилась вон, чуть не сшибив с крыльца Татьяну Михайловну.

– Анн Иванна, куда ж вы… – ветром прошелестел в ушах ее удивленный голос.

Не обернулась, выскочила за калитку. Потом долго шла по улице, не разбирая дороги, сворачивала в глухие переулки, ступала ботинками в непролазную грязь. Иногда принималась бежать, уставала, снова переходила на шаг. Перекинутая через плечо за ремень сумка неприятно колотила по бедру, и очень хотелось остановиться, сесть куда-нибудь, перевести дух. Только – как его переведешь, если гонит тебя неведомая сила, если образовалась вдруг в голове нестерпимая ясность, из которой выплывает, как атомный гриб, такой же нестерпимый вопрос – неужели и вправду она это могла сделать? То есть…убить? Вот так, в одночасье, оставить смерть на прикроватной тумбочке? На, бедная девочка, делай выбор с моего молчаливого позволения… А главное, еще и день вполне сознательно для убийства выбрала – среду…

С неба давно сыпался дождь, она не замечала. Куртка набухла сыростью, мокрый воротник неприятно елозил по шее. Остановилась, тяжело дыша. Надо бы верхнюю пуговку расстегнуть… И не смогла. Самое простое вроде бы телодвижение, а будто мешает что-то. Ах, ты…

Из ладони, в которой были зажаты несчастные блистеры, капала кровь. Странно, но отчего-то их всего два осталось. Наверное, так сильно сжимала, что слетела резинка, и выскочили каким-то образом из руки, а эти два остались. Разрез на коже был не глубоким, но, видимо, давним – крови успело натечь порядочно. Вся ладонь в крови. Ладонь убийцы.