Летят перелетные птицы - Вера Колочкова (2013)

– Не знаю… Его вообще не существует, наверное.

– Да… Здорово тебя, смотрю, пробрало… А чего случилось-то, Аньк? Дыма без огня не бывает, колись давай!

– Нет, Тань. Это долго рассказывать, да и не смогу… В общем, заплюхалась я. В собственной тоске, в ненависти, в глупых надеждах… Сама себя не узнаю. Да еще и осень эта с дождями…

– А при чем тут осень? Что, прошлой осенью у тебя ненависти к родному месту не возникало?

– Нет. Не помню…

– То-то и оно, что не помнишь. А если не помнишь, значит, и не было ничего. И вообще… Есть у меня такое подозрение, Ань, что причина твоей тоски не в месте и не во времени…Ой, погоди, там песню мою любимую играют!

Резво подскочив со стула, она ринулась к подоконнику, где до сей поры хрипловато и незаметно наигрывала старенькая магнитола, подкрутила рычажок звука до отказа. Тут же влетел в помещение густой, плотный, немного мяукающий женский голос:

Завтра в семь двадцать две я буду в Борисполе

Сидеть в самолете и думать о пилоте, чтобы

Он хорошо взлетел и крайне удачно сел

Где-нибудь в Париже, а там еще немного и Прованс…

– М-м-м, какая песня, Аньк! Правда, классная?

Бордовый горизонт, бордовое Бордо в бокале,

Поверить не могу, что это все уже так близко, ведь

Завтра в семь двадцать две я буду в Борисполе…

Прикрыв глаза, Танька с воодушевлением исполнила в унисон с певицей мечту о Провансе, вздохнула, снова прикрутила рычажок на тихий звук. Отогнув жалюзи, долго глядела на дождливую серую улицу, потом грустно произнесла:

– Надо же, Прованс… Ты не знаешь, Аньк, что это за хрень – Прованс? Город, что ли, такой?

– Нет. Это провинция во Франции.

– Да сама ты – провинция! Это у нас тут – провинция, а у них там вовсе не провинция… Там – Прованс… Хотя… Знаешь, о чем я сейчас вдруг подумала?

– О чем, Тань?

– А представляешь, сидит, к примеру, в этом самом Провансе такая же идиотка, как ты, и своей тоскою страдает… Ненавижу, мол, свой проклятый Прованс, и все тут! И бордовый горизонт этот надоел до смерти, и бордовое Бордо… Нет, вовсе не в месте и не во времени дело, Анька… Ей богу…

– А в чем тогда?

Танька ничего не ответила, все продолжала грустно глядеть в щелочку жалюзи. Потом вздохнула, произнесла тихо:

– Не знаю, не знаю, Анька… Как говорится, знал бы прикуп, жил бы в Сочи… Вон, смотри, Маня Блинкова по улице тащится, и рожа у нее такая счастливая… С утра накатила, и целый день свободна! Может, надо просто уметь быть такой вот…свободной, а, Аньк? И неважно, какими способами? Тупо радоваться месту и времени, какие бог послал? А мы – не умеем…

– Ладно, Тань, пойду я.

– Да погоди! – резво повернулась к ней от окна Танька. – Давай я тебе хоть прическу сделаю, что ли!

– Нет. Не хочу.

– Ну, хоть концы давай подровняю…

– Зачем? Для нашего Прованса и так сойдет…

– Обиделась, да?

– Нет, что ты… Наоборот, спасибо тебе. Поговорила со мной, мое время убила. А то я не знала, как его…прожить. А сейчас мне уже не так страшно. До завтра, до воскресенья, теперь дотяну…

– А что у тебя в воскресенье?

– Да, а что у меня в воскресенье? Сама не знаю…Бордовый горизонт, бордовое Бордо в бокале…

– Ух ты! И «поверить не могу, что это все уже так близко»?

– Да. Еще совсем немного, и Прованс. Пока, Танька. Удачи тебе с клиентурой…

* * *

Александр Синельников не появился в Одинцово и с утра в воскресенье. Увидев ее, входящую в калитку, Татьяна Михайловна поджала губы, едва заметно качнула вверх-вниз головой – то ли поздоровалась, то ли совсем уж не одобрила такой странной настойчивости. Впрочем, она и в субботу так же ее встретила, уже без прежней, чуть подобострастной приветливости. Пробурчала под нос недовольно: