–Да Ансель! – с досадой воскликнул он. Элиза недовольно скривилась, но промолчала, а Гийом не принял ее раздражение во внимание. – Его нет дома, потому что помимо меня он учит в Руане каких-то молодых инквизиторов! Не ленится каждый раз ездить туда и обратно верхом, чтобы успевать к тренировкам. И я не понимаю, почему! Зачем он это делает? Он же, – Гийом поджал губы и покачал головой. – Его мысли, то, как он объясняет Священное Писание… это считают ересью! За это преследуют и жестоко наказывают. И те, кого он сейчас учит, будут преследовать Анселя, стоит им узнать, кто он. Так зачем?

Элиза недовольно передернула плечами и шумно выдохнула. Вот уж что ее совершенно не интересовало, так это сложные отношения таинственного Анселя с инквизицией. Ей вообще не хотелось разговаривать об Анселе де Кутте, ведь именно из-за него Гийом почти перестал навещать ее, и обида на это обжигала девушке сердце. Однако бросить Гийома наедине с его тревогой она не могла. Притом, сочувствуя ему, она одновременно злилась на себя за то, что не может встать и уйти.

– Почему ты спрашиваешь у меня? – раздраженно процедила она. – Спроси лучше у него самого.

– Так я спросил!

– И?

Гийом глубоко вздохнул, устало подняв глаза куда-то вверх и пересказал ей все.

***

– Затем, что нельзя судить отдельно взятых людей по той структуре общества, к которой они принадлежат. Их могут сковывать одинаковые рамки, устои и правила, но это совсем не значит, что все эти люди одинаковы. – Ансель приостановился, удержав за уздечку лошадь, которую вел к воротам, и обернулся, чтобы одарить ученика слегка укоряющим взглядом.

– Но ведь эти правила предписывают им арестовать тебя, если они узнают, кто ты! – Гийом всплеснул руками, непонимающе округлив глаза.

– Если узнают сейчас – да. Это означает лишь то, что мне следует быть осторожным, но никак не то, что мне нужно позволять гневу или мстительности затопить свой разум, сокрыв от меня правду, которую я вижу в душах отдельных людей.

«Правду, которую он видит в душах отдельных людей. Инквизиторов. Которые могут его убить», – не без злости на беспечность наставника думал Гийом. – «Он либо слишком смелый, либо слишком глупый! Или же дело в другом?»

Глаза Гийома вдруг округлились, а лицо неконтролируемо обиженно вытянулось.

– Ты их любишь? – выпалил он. – Своих учеников. Ты считаешь, что они поймут тебя? Что с ними когда-нибудь можно будет говорить открыто? Что они тебя примут таким, какой ты есть? Если так, то ты лишен всякого благоразумия!

Ансель выслушал эти обличительные вопросы, не переменившись в лице.

– Когда мы впервые встретились с тобой, Гийом, – заговорил он, – ты старался быть предельно жестким, язвительным и дерзким со мной. Старался уколоть меня, обидеть и прогнать.

– Да, – стойко согласился юноша, качая головой. – Я ошибся в тебе.

– А я в тебе – нет, – улыбнулся Ансель. – Я увидел в тебе не то, что ты пытался показать, а то, что в тебе есть на самом деле, хотя твое поведение объективно призывало меня покинуть Кантелё. – Он многозначительно посмотрел на ученика. – Скажешь, я зря не уехал? Зря не поступил благоразумно?

– Нет, – сложив руки на груди, буркнул граф.

– Скажешь, я не умею видеть в людях настоящее?

– Умеешь, но…

– Скажешь, я мог увидеть это настоящее только в тебе? А ни в ком больше его попросту нет?

Гийом потупился. Такие мысли закрадывались в его сознание, но он никогда не произносил их вслух. Он знал, что думать так неправильно и нечестно, но что-то внутри него ревностно хотело, чтобы все было именно так.

– Есть, наверное, – буркнул Гийом, отводя взгляд.

– Тогда почему ты не веришь мне, когда я говорю, что в своих учениках вижу то же самое?

– Они инквизиторы! – обличительно воскликнул Гийом.