Рядом с Гамелем, пораженные той же болезнью, лежали его солдаты. Со смертью начальника стражи исчезла и печать на коже северянина, а также доктора Клифаира и господина Закэрэля. Магическая сила вернулась, и Эристель, переступив через тело Инхира, вышел из комнаты.

Он без помех спустился по лестнице, а редкие стражники, попадавшиеся ему на пути, немедленно падали замертво, не успев произнести ни слова. Из носа, ушей и рта убитых сочилась кровь, грудные клетки выглядели раздавленными. Солдат, прогуливающихся по первому этажу, колдун убил уже иначе. Снаружи не было никаких повреждений, отчего, когда они поднялись снова, уже будучи мертвыми, привратники без подозрений выпустили Эристеля из замка в сопровождении его «конвоя».

III

Сидя в обеденном зале и дожидаясь, когда к нему приведут «ведьмолюбцев», Элубио Кальонь старался выглядеть как можно более спокойным. В его руках была жизнь теперь уже ненавистного ему Родона Двельтонь, была власть над городом и скорее всего в ближайшее время появится уважение собственного отца. Спокойствие — это то, что отличает победивших от проигравших. Впрочем, до спокойствия Элубио тоже было далеко. Состояние молодого мужчины можно было сравнить разве что с эйфорией, пьянящей и головокружительной, и то и дело он невольно улыбался своим мыслям. Каждый крик, доносившийся до него снаружи, звучал, как неоспоримое подтверждение того, что замысел удался. И Дарий Кальонь наконец посмотрит на своего сына не как на пустоголового красавца, а как на смельчака, который послужил на благо своей семьи.

А ведь с самого детства Элубио чувствовал себя ничтожным в глазах собственного отца. Вся любовь доставалась его старшему брату, Карэлию, и, наверное, то действительно было заслуженно. Карэлий не относился к красавцам, зато благодаря изворотливому уму уже в семнадцать лет сумел стать смотрителем небольшого городка. Брат умел ловко плести интриги и при этом выходить сухим из воды даже тогда, когда, казалось бы, его разоблачили.

Элубио восхищался им, как восхищались все Кальонь. Карэлий заметно превосходил своих ровесников в учебе и в фехтовании. Он мастерски держался в седле, являлся прекрасным охотником, безупречным танцором и в совершенстве владел несколькими западными языками. Отец гордился им, и никто не сомневался, кто после Дария Кальонь станет смотрителем целого полуострова.

Но судьба пожелала сложиться несколько иначе. Мост обрушился по воле несчастного случая, и виновных в смерти юноши не было. Вот только это не могло успокоить убитых горем родителей. Тело Карэлия, переломанное и окровавленное, внесли в зал в тот момент, когда у Дария проводился совет касательно борьбы с морскими грабителями, которые то и дело разоряли торговые суда.

Увидев тело мертвого сына, Кальонь, прежде слывший гордым и высокомерным, на глазах у всех бросился к нему и, упав на колени, дико закричал. Он рыдал, прижимая Карэлия к себе, выл, точно раненый зверь, словно и не было никого вокруг. Десятки глаз смотрели на убитого горем мужчину, и собравшиеся господа даже не могли испытывать злорадства по отношению к тому, кого так люто ненавидели. Жестокий и кровожадный тиран выглядел таким несчастным и сломленным, что его было даже жаль.

Этот момент впечатался в память Элубио так сильно, словно кто-то выжег его в сознании. Теперь же, сидя в обеденном зале семьи Двельтонь, юноша представлял, что отец наконец-то посмотрит на него иначе. Быть может, этот взгляд будет хоть отдаленно напоминать тот, который Дарий обращал на своего старшего сына.

После смерти Карэлия Элубио не раз вспоминал, как на похоронах отец приблизился к нему и сквозь зубы процедил:

«Лучше бы ты. Небо — свидетель, лучше бы ты!».