На пересечении - Дикон Шерола

— Мы с Точи не любим, когда нас умоляют…

II

В маленьких городках все события разворачиваются намного быстрее, чем в крупных. Люди знают друг друга в лицо, отчего информация распространяется со скоростью болезни, заражая слушателей определенным настроением. Человек превращается в эхо, которое повторяет слова тех, кто звучит наиболее правдоподобно.

Испокон веков самым простым способом создать толпу было обличение общего врага, разжигание ненависти, а затем разрешение собственноручно вершить «правосудие» во имя добра. Семье Кальонь не пришлось придумывать ничего нового: люди направлялись туда, куда им показывали, с мыслью о том, что идут они по собственному желанию.

Постепенно толпа разрасталась, а город содрогался от ненависти, звучавшей в нестройном гуле голосов:

— Смерть Родону! Смерть предателям! Смерть ведьмолюбцам!

Господин Двельтонь, как, впрочем, практически все в этом замке, сейчас находился у окна. Его взгляд был прикован к бушующей толпе, которая еще совсем недавно чествовала его. Происходящее напоминало какой-то безумный сон, от которого никак не удавалось проснуться. Элубио Кальонь, тот, кто еще несколько дней назад хотел жениться на его дочери, теперь захватил город и внушал народу такое, во что не мог поверить ни один трезвомыслящий человек.

Люди же требовали немедленной расправы над мнимым врагом, даже не понимая, свои ли они озвучивают мысли или попросту повторяют навязанное. Все чаще горожане выкрикивали имя доктора Клифаира, называя его чернокнижником, а Родон никак не мог понять, чем пожилой лекарь заслужил подобные обвинения.

Найалла тоже смотрела в окно, не в силах сдерживать слезы. Она была настолько напугана, что готова была броситься Элубио в ноги и умолять о милости. Если Кальонь позволит ее семье уехать, для девушки это будет высшим счастьем. Из комнаты Найалле выходить не дозволялось, поэтому она не нашла иного способа, чем написать юноше записку. Разумеется, Элубио получил ее, но отвечать не стал, посчитав, что вступать в диалог с дочерью ведьмолюбца ниже его достоинства.

Арайа также находилась взаперти. Чувствуя страх, ненависть и отчаяние, она сидела на постели, обняв свои колени, и невидящим взглядом смотрела куда-то в стену. Однажды отец сказал ей, что есть стихия, которая приносит куда больше вреда, нежели природные — стихия толпы. Момент, когда у разумных существ стираются имена, лица и чувства, куда страшнее, чем когда ветер валит на землю вековые деревья. Природная стихия может не заметить, иногда даже оставить слабый шанс на спасение, в то время как толпа никогда не отпустит свою жертву. Раньше Арайа не понимала эту фразу, но теперь…

Девочка горько усмехнулась. Зачем она столько лет обучалась музыке, танцам, этикету, если сейчас даже не может защититься? В этот момент Арайа вспомнила, как, прогуливаясь по городу в сопровождении кормилицы и охраны, приблизилась к нищему старцу и хотела бросить ему монетку, как вдруг стальные пальцы мужчины схватили ее за запястье.

— Ведьминская кровь спит, пока ее не потревожишь, — истерично закричал он. Затем дико расхохотался, трясясь всем телом, словно в конвульсиях.

Стражники насильно отцепили его от перепуганной девочки, и Арайа успокоилась лишь тогда, когда кормилица сказала ей, что на Полоумного Игшу никто не обращает внимания.

— Он вечно несет всякую чепуху, дитя, — говорила женщина, поглаживая юную Двельтонь по плечу. — Нашли кого бояться! Ему то пегасы морские мерещатся, то пыль, которую ни одной метлой не выметешь, то чудовища, не имеющие лиц.

— Почему он заговорил о ведьминской крови? — спросила Арайа, подняв на кормилицу испуганные глаза. — Как кровь может спать?

Женщина нервно улыбнулась, а затем произнесла:

— Кто его разберет…