Я подарю тебе ребёнка - Маша Малиновская

— Ничего особенного, — Зернов коротко улыбается и мягко высвобождает руку.

— Ты же не… — приподнимаюсь на подушке. — Захар, только не говори, что ты «пообщался» с Ильёй.

— А его зовут Илья? Я, кстати, не знал. Хотя ты сейчас сказала, и я вспомнил — ты же к нему обращалась по имени тогда возле клиники, точно.

Ну зачем он так? Он же врач, тем более оперирующий, ему нужно руки беречь, а он как мальчишка. Но, конечно же, я не могу игнорировать чувство, что мне приятно, что он вступился. За всю жизнь я привыкла отстаивать себя сама. Не было никого, кто вот так бы сходу пошёл и дал моему обидчику в морду. Это, конечно, не по-взрослому и всё такое, и нас везде учат, что конфликты надо разрешать мирным путём, уметь разговаривать, обсуждать, приходить к консенсусу. Но видимо какое-то первобытное чувство, что за тебя пошли и вот так решительно вступились, греет.

Поэтому я не стану поучать и умничать, а просто говорю спасибо.

— Вик, думаю всё надо прояснить, — он становится серьёзным. — Чтобы ты не гоняла это в голове.

— Ты не обязан отчитываться передо мной, Захар.

Ты носишь моего ребёнка, — отвечает спокойно. — Так что обязан.

Если это его решение, я выслушаю, но уверена, что это абсолютно ничего не изменит в моём отношении к нему. Оно останется прежним.

— Не знаю, что именно тебе сказал бывший муж, и в курсе ли он вообще как всё было. Да и плевать мне на него. После стажировки за границей я работал в Москве. Большой перинатальный центр, обмен опытом, перспективы… Естественно, никто в здравом уме оттуда не уходит. У меня были поликлинические часы в том числе, где я вёл беременных пациенток.

Я затаиваю дыхание и слушаю. Вижу, как тяжело Захару даётся рассказ. Эмоциональное обнажение в принципе чаще всего людям даётся непросто.

— У меня на учёте стояла девушка. Она очень хотела ребёнка, а вот её любовник — нет. Он был старше, у него были жена и дети. В четырнадцать недель на плановом приёме девушка пожаловалась на тянущие боли внизу живота. Я назначил ей УЗИ. Результаты оказались неутешительными — эмбрион погиб.

В груди отдаёт болью. Я не знаю ту девушку, но будто чувствую её состояние сейчас.

— Я положил её в стационар и провёл процедуру аборта. Вот только через три часа после пришла узистка, проводившая обследование и в слезах призналась, что дала неправдивые данные. Отец ребёнка заплатил ей за это.

Чувствую, что вот-вот расплачусь. Это же зверство какое-то. Но прерывать Захара не хочу.

— Но уже было слишком поздно. Ребёнок был убит, девушка раздавлена горем. Случился скандал.

— Боже, Захар, — мой голос хрипит от подступивших слёз. — Ситуация ужасающая! Но твоей вины тут нет. Преступление совершили партнёр девушки и врач УЗИ, но не ты.

Он горько усмехается и отворачивается на несколько секунд.

— Ребёнок погиб от моих рук, — я чувствую, слышу, сколько вины в его голосе, сколько боли. — Понимаешь, Вика? Я должен был перепроверить, уточнить, почему так случилось.

— Ты доверился профессионалу, Захар, тебя это не делает ни плохим врачом, ни, тем более, убийцей.

Но в ответ он качает головой и встаёт, чуть отходит.

— Так быть не должно. Это не игра. Я должен был знать наверняка.

Наверное, случившееся — одна из причин, почему он так настойчив был в моём случае, почему поставил под сомнение давно определённый диагноз. Он больше не доверяет другим спецам. Поэтому и решил всё перепроверить и был в этом так настойчив. Наверное, так работать крайне тяжело, когда приходится в важных вопросах полагаться только на себя самого.

— И меня, и узистку попросили написать по собственному. Официального иска не было, но внутреннее разбирательство начмед провела. Такому заведению не нужен был скандал. Узистка вообще ушла из профессии.

— Потому что это её вина, Захар. Она предала профессию, подставила коллегу, девушку и виновата в смерти ребёнка. Она легко отделалась.