Закон Моисея - Эми Хармон

На одной из них изображалась я. Я улыбалась, глядя вниз на повернутое ко мне лицо Илая, и я была прекрасной. Настолько неузнаваемой. Это была Пьета с Джорджией Шепард в главной роли, и я была любящей матерью, взирающей на своего сына. Мама нашла эту картину, когда вышла на улицу, чтобы убрать листья. Моисей оставил холст, прислонив его к лестнице на крыльце. Я была всего в двух шагах от мамы, но она заметила картину первой. И в течение пяти минут она просто держала ее в руках, пристально рассматривая в агонии и изумлении, а слезы градом текли по ее лицу. Когда я попыталась успокоить ее, то она слегка покачала головой и вошла обратно в дом, не способная произнести ни слова.

Возвращение Моисея было невероятно тяжелым для моих родителей, и я понятия не имела, как улучшить ситуацию, и вообще следовало ли мне что-то предпринимать или нет. И я не знала, помогают ли в этом его работы. Но картины Моисея были именно такими — восхитительными и ужасными. Восхитительными, потому что они претворяли воспоминания в жизнь, смягчая горечь смерти. Но картины Моисея были наполнены жизнью и напоминали нам о том, что мы потеряли.

Я помнила, как Моисей говорил об искусстве, о боли и страдании, и теперь я понимала, что он имел в виду. Его картины наполняли меня такой сладостной мукой, что предвещала нечто плохое, если я отвернусь. Поэтому я ловила себя на том, что мой взгляд постоянно возвращался к картинам.

Помимо того, что он оставлял свои работы именно в тех местах, где бы я точно не пропустила их, Моисей держался в стороне и наблюдал за мной на расстоянии. Я видела, как он стоял у забора, разделяющего задний двор Кейтлин и наш земельный участок, на другой стороне пастбища. Он всегда поднимал руку, чтобы поприветствовать меня, но я не отвечала ему. Мы не были дружелюбными соседями, но я все равно была благодарна ему за этот жест. Я размышляла о бесстыжем поцелуе, о том, как его рука держала мою косу, о его поддразниваниях в амбаре и воздерживалась от дальнейшего контакта, хотя он делал все, чтобы я видела его каждый день.

Большую часть времени, когда я проводила сеансы терапии, мама или папа присоединялись к нам в качестве помощников. Они либо наблюдали за лошадью, пока я уделяла внимание посетителям, либо наоборот. Но у папы был запланирован еще один цикл химиотерапии, и мама уезжала вместе с ним. Они собирались на несколько дней остановиться в Солт-Лейк у моей старшей сестры вместе с ее детьми, прежде чем вернуться обратно. Мама не хотела уезжать, пока Моисей жил по соседству. Мне пришлось прикусить язык и напомнить самой себе, что как постелешь постель, так и поспишь. В буквальном смысле. Я слишком долго жила в этом доме. Я полагалась на своих родителей, пока был жив Илай, и когда он умер, и теперь только я сама виновата, что, будучи двадцатичетырехлетней, меня опекают, словно мне семнадцать.

Как это ни удивительно, но именно папа был тем, кто убедил маму, что я уже однажды смогла пережить Моисея и переживу его снова. Мне не особо понравился его выбор слов, но я держала язык за зубами. Папа был крайне молчалив после нашего утреннего разговора на следующий день после моей самой первой встречи с Моисеем. Приближалась годовщина смерти Илая, заставляя нас сжиматься и задерживать дыхания от сильного желания, чтобы это обошло нас стороной. Возвращение Моисея именно в этом месяце из всех возможных ощущалось как какое-то предзнаменование. И не самое лучшее. Мама нервничала, папа, наоборот, был задумчивым, а я разваливалась на части, если уж быть честной с самой собой.

Возможно, хорошо, что у меня появилось несколько дней для себя, и что в загоне была бы только я одна. Лошади настраивались на мою волну, и им совсем не нравилось мое настроение. У меня заняло добрый час, чтобы почистить их щеткой, вычистить им копыта, при этом стараясь привести мысли в порядок и справиться с собственным стрессом, прежде чем приступить к сеансу с небольшой группой, с которой я встречалась каждую неделю.