Закон Моисея - Эми Хармон

Но сон о моей матери выбил меня из колеи, как и стены, на которых никак не держалась краска. Несколько дней я только занимался домом и отложил рисование в сторону. Я не хотел начинать призывать дух матери в своих рисунках. Я еще раз полностью зашкурил все стены в гостиной, покрыв их всеми доступными средствами для предварительной обработки старых стен, какие только были в наличии в «4D’s» — строительном магазине в Нефи. Новое желтое покрытие, казалось, держалось, и я переключил внимание на другие дела, занимаясь физической работой, с которой мог справиться самостоятельно, нанимал персонал для всего остального, наблюдал за Джорджией издалека и задавался вопросом, как я собираюсь преодолеть пропасть, возникшую между нами.

На время я прекратил рисование, хотя Илай не переставал делиться со мной образами. Но он начал показывать мне новые вещи. Цветы. Облака. Кексы. Сердечки. Рисунки, прикрепленные к холодильнику магнитами в форме букв. Это все еще были его любимые вещи, насколько я мог судить. Образы были ясными и быстро сменяли друг друга. Красные объемные сердца, кексы, покрытые белой взбитой глазурью, и обилие разноцветных цветов, что даже не верилось, что маленький мальчик мог такое вообразить. Я не думал, что это были значимые для него вещи. На этот раз я был более чем уверен, что он пытался мне что-то сказать. Я поймал себя на том, что разговаривал с ним, с мальчиком, который то появлялся, то исчезал из моего поля зрения, никогда не задерживаясь надолго. Я не придавал этому большого значения, но в любом случае общался с ним.

Я провел субботу, занимаясь демонтажем ванной, унитаза и раковины в старой ванной комнате Джиджи, рассказывая Илаю о том, как я впервые увидел Джорджию. Я был маленьким. Конечно не таким маленьким, как Илай, но я был довольно юным. Может быть, лет девяти или десяти, и это было мое первое четкое воспоминание, связанное с ней. Она уставилась на меня, как и остальные дети в церкви. Но ее взгляд был другим. Она смотрела так, словно умирала, как хотела поговорить со мной. Словно ей очень хотелось заставить меня заговорить с ней. И она улыбалась. Я не улыбнулся в ответ, но я отчетливо помнил ее улыбку.

В ответ Илай послал мне образ Джорджии, которая улыбалась, держа его за руки, и кружила снова и снова, пока они оба не рухнули на траву, и мир не завертелся у них над головами. Из этого воспоминания я сделал вывод, что он тоже не забыл ее улыбку.

И тогда я рассказал Илаю о том, как Джорджия впервые заговорила со мной. Как Сакетт встал на дыбы в конюшне и сбросил ее на землю. И что во всем этом была только моя вина. Я рассказал Илаю, что в тот момент я понял — Джорджия не была в безопасности рядом со мной.

Реакция Илая озадачила меня. Он показал мне, как в день его смерти Джорджия с перекошенным от ужаса лицом кричала его имя, заглядывая под грузовик. Это было его самое последнее воспоминание о лице матери, прежде чем он покинул этот мир.

— Илай, не делай так! — выкрикнул я, прижав кулаки к глазам и обрушив голову на только что установленную раковину. Я физически и ментально отстранился, не понимая, почему Илай захотел снова мне показать это.

Он тут же прекратил, но меня затрясло. Я выругался и с минуту расхаживал взад-вперед, потирая голову руками, пытаясь унять нервную дрожь и стереть этот ужасный образ, стоящий перед глазами. А затем я снова обрел дар речи.