Закон Моисея - Эми Хармон

Но моя тревога вернулась с новой силой, когда под конец моих занятий неподалеку замелькал Моисей. Я не хотела привлекать внимание к нему или себе, и когда поняла, что он не собирался заговаривать со мной или прерывать меня, то спокойно завершила сеанс и попрощалась с группой, которая разместилась в фургоне реабилитационного центра, а затем уехала. Я вернулась в загон, надеясь, что Моисей уже ушел, но он остался, словно специально ждал меня. Заметив, что я иду, он перебрался через забор и направился ко мне.

Его лоб был нахмурен, и я старалась не придавать значения тому, как у меня перехватило дыхание и дрожали руки, когда наблюдала за его приближением. Он по-прежнему привлекал меня на самом примитивном уровне. А я этого не хотела. Я боялась такой реакции на него и презирала себя за это.

— Он продолжает показывать мне разные вещи, — произнес он, качая головой, даже не задумываясь о том, чтобы поприветствовать меня или просто поболтать сначала о пустяках. Это было так похоже на старого Моисея, и я не хотела ни о чем его расспрашивать. Я не хотела знать, о чем он вообще говорил.

— Илай продолжает показывать мне разные вещи, — повторил он, и я почувствовала, как смягчилась, даже когда мое сердце екнуло. Я не могла сопротивляться тому, как разговоры об Илае притягивали меня, даже если они исходили от мужчины, которого я по-настоящему хотела ненавидеть.

— Например, какие? — не в состоянии ничего с собой поделать прошептала я.

— Его пальцы ног в грязи, куриный суп с лапшой, лего, сосновые шишки и Калико. Всегда Калико, — он небрежно пожал плечами и засунул руки в задние карманы. — Как ты думаешь, что он пытается мне сказать?

Неожиданно я поймала себя на том, что улыбалась. Это были очень странные вещи. Это были странные и в то же время самые прекрасные и ужасные вещи. Я улыбалась, а мои глаза наполнялись слезами. Я отвернулась, давая себе немного времени, чтобы решить, смогу ли я принять эту новую правду или нет.

— Джорджия?

Моисей ждал, пока я сделаю несколько долгих, ровных вдохов, чтобы обрести голос.

— Это он любит больше всего. Он говорит тебе о значимых для него вещах, — мой голос надломился, и мои глаза нашли его.

Секунду его лицо ничего не выражало, а затем его челюсть слегка приоткрылась, словно в его голове прозвенел гонг. Он выглядел ошеломленным, даже изумленным.

— Это он любит больше всего. Он говорит о значимых для него вещах, — повторил он, будто самому себе. — Я думал, он пытался что-то передать мне. Может, что-то сообщить.

А затем Моисей начал смеяться.

— Что? Что смешного?

Было сложно устоять перед его сбивающим с толку весельем, и я поняла, что тоже улыбалась, даже когда вытирала слезы на глазах.

— Вот, что все они пытаются сказать мне. Я никогда не понимал этого прежде. Случайные предметы. Повседневные вещи. Это всегда сводило меня с ума, — он подавился собственными словами, пытаясь говорить сквозь смех. И сказанное было не так уж забавно. На самом деле в этом вообще не было ничего веселого.

Я просто покачала головой, все еще улыбаясь в ответ на его задыхающийся смех.

— Я не понимаю.

— Ты знаешь, сколько раз я рисовал самые что ни на есть заурядные вещи? Обыденные вещи, казалось, бессмысленные, но для тех людей — мертвых людей — они имели большое значение. Пуговицы и вишня, красные розы и хлопковые простыни на бельевой веревке. Как-то раз я нарисовал картину с изношенными кроссовками для бега, — он завел за голову сцепленные руки, его смех затих, когда осознание правды дошло до его разума. — Я всегда лишь предполагал, что все это имело большое значение, которое я не мог уловить. Их семьи любят все эти вещи. Они приходят встретиться со мной, я рисую все, что бы ни показали мне их близкие. Они уходят счастливые, я получаю деньги. Но я никогда не понимал, и у меня всегда было ощущение, что я что-то упускаю.