Чтобы сказать ему - Марта Кетро (2019)

Серые, кое как приглаженные волосы спускалась почти до талии и, несмотря на то, что Ленка яростно драла их гребешком, выглядели густыми и запущенными.

– Давай-ка я тебе помогу, – неожиданно для себя сказала Дора, а Ленка согласилась, похоже, тоже неожиданно для себя.

Распутывая седые пряди, Дора подумала, что не причёсывала другую женщину с тех пор, как в детстве они с мамой играли, заплетая друг другу косички. Но постепенно мысли вылетели из головы, она смотрела, как на волосах играют отблески костра и в седине вспыхивают золотые и рыжие искорки, медленно проводила гребешком от корней к кончикам, бережно разбирала путаницу, а если колтун оказывался слишком упрямым, выстригала маленькими ножницами. Если бы Дора умела петь, она бы запела, но ей оставалось только рассказывать:

– Когда я была маленькой, обожала распутывать всё на свете, однажды у дедушки в сарае целый ворох плёнки смотала. Были раньше, в прошлом веке ещё, такие магнитные кассеты, на них музыку записывали, и у него хранилась большая коробка, не выбрасывал почему-то. Я залезала в сарай поиграть, ну, и как-то заглянул соседский кот, дурак полосатый, маленький ещё. А я как раз из одной кассеты плёнку вытянула, и он давай охотиться. Ну и как обычно – вот он прыгает, потом не помню, а потом несколько штук размотаны, мы с Гамлетом, с котом, чуть ли не в коконе, всё в узлах и кто-то сейчас огребёт. И уж явно не котик. – Дора помолчала, вспоминая. – Меня тогда дома потеряли и нашли только к вечеру – сижу я в сарае, кассеты в руках верчу, рядом котик спит, куда делся день, не понимаю. Замедитировала и сама не заметила, как всё распутала.

Дора не стала рассказывать о том, что в те часы, когда она сантиметр за сантиметром разбирала узкую коричневую плёнку, в её пальцах звучала музыка, она могла поклясться, что слышала обрывки мелодий, грохот барабанов и хриплые вопли – дедушка в юности любил хеви-метал, и нежно хранил записи Manowar, Faith No More, Slayer и ещё не пойми кого. «Господи, почему я держу в голове весь этот нафталин?» – удивилась Дора.

А сейчас, когда она трогала жёсткие пряди, ей начало казаться, что она видит картинки – прелестную гибкую Ленку в лёгких платьях, танцующую, бегущую навстречу девочке. Ленку в объятиях мужчины, прячущую лицо в ладонях, смеющуюся. Ленку, в отчаянии рассматривающую себя в зеркале, в полумраке, кутающуюся в старую коричневую шаль. Ленку, которая с отвращением глядит на свой живот, сжимает пальцами складки жира, пытается свернуть их и «вправить», как филиппинский хилер, а потом зло и горько смеётся над собой.

Дора тряхнула головой и отогнала видения, даже если это игры её неуёмной фантазии, в них всё равно было что-то недопустимо интимное. Очнувшись, поняла, что почти закончила, и стала собирать волосы в высокую французскую косу. А Ленка вдруг перехватила её руку и прижала к губам. Дора замерла, а Ленка сказала охрипшим прерывающимся голосом:

– Знаешь, детка, старость – это когда никто не хочет прикоснуться к тебе по своей воле. Разве что заплатишь – врачу, массажисту, наёмному любовнику или парикмахеру. Старые осточертевшие друг другу мужья и жёны только для того и нужны – не стакан воды подать, а для этого: иногда обнять твоё уродливое тело с нежностью, по голове погладить. А когда нет никого, ты, считай, мёртвый. Я думала, что всё, а смотри-ка, патлы мои живы, кое-что помнят. Тебе это зачтётся, детка, обещаю, в самый последний момент, когда пёрышка на весах не хватит, мои волосы твой грех перетянут.

7

Дора сидела за столом в темноватом прокуренном зале и слушала бледного худого мужчину в пиджаке из зелёного вельвета, вытертого до блеска.