Вторая смена - Лариса Романовская (2014)

– Женька, ты сказку обещала! – Аня немедленно пресекает мои попытки наябедничать.

– А «суслик» – это что у нас? – интересуется Артем.

– Сиюминутная парализация, без «шила в жо…». Столбняк временный.

– Женька, я жду! – Еще бы она не ждала! Я же в каждую свою байку эффект присутствия добавляю. Не говорю о прошлом, а его показываю, почти как кинофильм. Только еще со вкусами, запахами, жарой и холодом. Так затягивает!

– А ты какую сказку хочешь?

– Настоящую, про тебя! Как ты в цирке работала, как в кино снималась.

– Так это же не сказки, это со мной на самом деле было!

– Раз рассказываешь, то сказки!

– Логично. Жень, ты расскажи, а я послушаю. А то когда еще удастся?

Мы очень легко привыкаем к хорошему: сейчас меня совсем не удивляет, что он слышит одновременно и меня, и Аньку. Как будто мы самая обычная, нормальная семья.

«Настоящая», – молча поправляет Темчик. «Спасибо».

– Анька, помнишь, ты меня спрашивала, бывают ли ведьмы, которые не знают, что они на самом деле ведьмы? Считается, что это только мирские не знают, что мы на свете есть. Но иногда Сторожевые появляются на свет в нормальной ведьмовской семье, а потом ее теряют. И им никто не может объяснить, кто они такие и почему с ними странное происходит. Ну, например, они крылатых кошек видеть могут, а мирские нет.

– Правда? – разочарованно вздыхает Анька. – Пап, а ты кошек с крыльями видел уже?

– Нет пока, – откликается Артем. – Но я исправлюсь.

– Ага, исправляйся. А то ты как мирской!

Темчик молчит. Внимательно слушает сказку, которая на самом деле – настоящая правда.

– В институте Шварца со мной училась одна девушка. У нее суть была ведьмовская, а жизнь – как у мирской. Даже хуже.

– А как ее звали?

– Турби́на. А потом Тамара.

– Турбина – лучше. Красивое какое имя. Волшебное, да?

Часть третья

Дни Турбины

Памяти моих дедушки и бабушки

От «Кумпарситы» до «Рио-Риты»

Немного такта, немного ритма,

Столы придвинуты и накрыты

И Первомай – словно первый бал.

Немного такта, немного ритма,

Ботинки стоптаны, туфли сбиты,

А платья – заново перешиты,

Перелицованы – как судьба.

Под звуки тающего фокстрота

Один – из взвода, один из роты,

Он заменяет собой кого-то,

Из тех, которых не дождались.

Он приглашает, ведет и кружит,

Вмиг становясь женихом и мужем…

Он без жены – значит, безоружен.

Война не знает ни нот, ни лиц.

А после взглянут и скажут – прадед.

«Смотри, молоденький, при параде».

А вот прабабушка в белом платье,

Совсем счастливая рядом с ним…

А это кто? Ну жених, наверно…

А может, муж – довоенный, первый…

Чернильный след с завитушкой бледной

На обороте неразличим…

За столько лет растворилось имя,

Сменилось выжившими, живыми.

И только в старом, старинном ритме

Его услышишь сквозь тихий такт.

Уходят в небыль, в миф, раз от раза

Бледнеют и не болят рассказы.

Воспоминания, судьбы, фразы

Немного тают, немного та…

07.11.11