Вторая смена - Лариса Романовская (2014)

Скорая явилась с настоящего вызова. На сиденье лежал мирской, с явными признаками обострения чего-то язвенного. Фельдшер – не тот, что со второго потока, а солидный, замотанный бывший земский врач, крайне обрадовался тому, что мадемуазель Колпакова в прошлом медработник. Призвал ассистировать – пока машина не остановилась на Каланчевке, у ворот их секретно-запретного вуза. Тогда только отстранил барышню, поцеловал ей ручку в знак признательности и разбудил Афанасия, который за время поездки задремал.

Из кареты Фонька вылез еще сонный. Машинально подал руку Турбине, запамятовав, что она на дух не переносит «сюсюканья». Вот и теперь на протянутую Фонькой ладонь она взглянула так, словно на ней, как минимум, козьи катышки лежали. Сама выпрыгнула на тротуар, кивнула фельдшеру. И продолжала кивать – даже когда скорая унеслась за угол, в теплый рассветный полумрак. Эк ее задело.

– Замерзла, маленькая?

– Есть немного, – сухо ответила она.

– Пошли, греться будем. Чаю попьем, – торопливо докончил предложение Афанасий.

– Зачем? – Она перестала кивать, но на Фоню не смотрела.

– Чтобы не простудиться. К Сторожевым мирские болячки тоже липнут, хоть и лечатся быстрее. У Петрухи мед был, сейчас мы его с тобой…

– Зачем? – Турбина дрогнула голосом. Афанасий даже подумал, что она плачет. Но слез там не было. Другое имелось, злое, непонимающее: – Зачем ты его убил?

– Кого? Мирского этого? – Фонька полез в карман за пачкой «Дуката».

– Преступника… – Она поморщилась, явно не от запаха табака.

Разговор был из неприятных:

– Сама должна понимать. Он преступник. Насильник. Его за такие вещи…

– Его осудить надо, приговорить. По статье, как полагается. А ты его убил из жалости. А так нельзя. Это неправильно. – Интонации стали живыми, не протокольными. – Это нечестно, понимаешь, Афанасий?

– Понимаю. Теоретически. А на практике – решительно нет. Я не прокурор, не следователь. Я Сторожевой. И если я с каждым мирским гниденышем…

– С кем? – наморщилась она.

– С мирским мерзавцем, пардон! – Он подумал, что имя Турбина какое-то древнегреческое. Примерно как Афина или Мнемозина. И ведь похожа. Прекрасная в гневе…

– Не трогай меня! Убийца!

– Ты ведь на передовой была?

– Убийство бывает разное. Там – одна мера, а здесь… Тебе не приказывали! Ты сам так решил. Да еще подло, безоружно. Взглядом, да?

– Нетактильным вмешательством в организм, – согласился Фоня. – А как надо было? Среди ночи в дом вломиться с наганом наперевес?

– Ну хотя бы… С судом, с приговором! – Кисточка черемухи мелькнула у Турбины за ухом, но Фоня не помнил, как она там оказалась. – Я знаю, вы умеете оружие добывать, когда его нету. Мне показывали. Эти ваши… в Конторе.

– Ваши?

– А чьи? Мои? Я думала, вы за справедливость!

– А мы по-разному умеем, маленькая. Но если ты думаешь, что я с каждым мирским… – Он снова представил пули. Те же, от ППШ. Били они не в насильника и гада, а в него самого.

– Мирские? Кто мы для вас? Скоты, рабы, трудовая сила? Вы как немцы!

Афанасий мысленно поблагодарил судьбу и учебную часть ночного отделения за то, что студентка Колпакова пока еще не научилась стрелять глазами.

– Не знал, не думал о таком…

– Оно и видно. Китель свой забери… капитан Красной армии.

– Успею еще. Моросит.

– Не сахарная.

– Не ломайся. Дойдем, вернешь.

Она не стала спорить, просто шагнула к проходной. И он тоже. Помнил, что охранное ведьмовство на воротах Турбину пропускает не сразу, часто принимает ее за мирскую.