Вторая смена - Лариса Романовская (2014)

– Дуся, поставь примус на место! Сгорим же все!

– Барышни, а где соль? Зина, ты не знаешь?

– Не знаю, не видела, но рассыпали знатно. Ты посмотри, ма шер, они сейчас передерутся!

Зинка ошиблась: мы с Марфой не передрались. Так, покосились друг на друга желтыми от злости глазами и разошлись по своим углам: Марфушка к экзаменационному вареву, я во флигель, тоже к сессии готовиться. Про Турбинино письмо никому не сказала. Я же ведьма, а мы свое слово держим.

* * *

Анька отрубилась на середине рассказа, на том моменте, где мы с однокурсником Димой подкидывали деньжат многодетной матери. Остальная история, с кучей неприятных подробностей, досталась Артему. Он вслушивался в мои мемуары как в инструкцию по выживанию. Тяжело моргал от недосыпа, стараясь не пропускать многочисленные отступления. Выискивал в этой истории что-то очень важное для него самого. Потом накрыл Аньку сползшим одеялом и вклинился в монолог:

– Все-таки актриса ты у меня, Жень. С тобой как в анекдоте: что из деталей ни собирай, один хрен, пулемет «Максим» выходит. А ты о чем ни рассказываешь – сплошная мелодрама получается. Но красивая.

– Спасибо, – обижаюсь я. – Темчик, вообще эта история – она для тебя, как бы. Аньке я разное смешное гоню. Про то, как Доркина крылатка на госэкзаменах в форточку влетела и всю комиссию обгадила.

– Ну молодец, животное. В смысле, это… зверь, – одобряет Темчик. – И ты тоже молодец. Ты пока говоришь, все твои – как живые. Нормальные. Вам не удивляешься, вы в реал вписаны, примерно как, – он оглядывается: – Ну вон как тумбочка в комнату. Стоит и стоит, ничего особенного. Вот если бы вы еще в жизнь не вмешивались при этом! А Турбина эта ваша… Зря, по-моему, она из Шварца свалила. Я бы на ее месте, наоборот, не ушел, а рыпаться бы начал. Выучил бы все, что мог, а потом бы работал… ведьмачил, по-своему, так, как я сам считаю правильным. И пусть потом что угодно делают, главное, что я сам себя ну… уважаю, что ли.

– Темка, ты одной вещи не учел. Она же из другого поколения! Ты не застал такого, а я помню. Те мирские, довоенные, очень разные были. Кто-то, как она, доверял, не задумываясь. Кого скажут любить – того и любим. Ну или ненавидим, тоже по приказу. Турбина, может, когда от нас уходила, первый раз в жизни сама решение приняла, задумалась над тем, кто плохой, а кто хороший, что правильно, а что – не очень.

– Ты ее с собой не путаешь, нет? – перебивает Артем. – Ну, в смысле, может, ты сама тоже так думала?

– Без комментариев, хорошо? – не сразу отзываюсь я.

За зашторенным окном слышен тихий уверенный шум. На подоконник приземлилась птица. Я вскакиваю, отдергиваю занавеску. И потом оторопело гляжу вслед улетевшему голубю. Обычному или не очень?

– Жень, давай без паранойи? А то ты так каждой вороны бояться будешь!

– Каждой собаки и каждой крысы… – нервно соглашаюсь я.

Темчик тоже подходит к окну. Обнимает. Или прикрывает.

– Не бойся, Жень. Я рядом. И вообще, вряд ли она тебя так плотно пасет. Для этого надо, чтобы наблюдатели менялись, а она одна. Слушай, а если в ведьму выстрелить, когда она в птицу или зверя перекинулась, ведьма как умрет – птицей или человеком?

– Не знаю, Темочка. На нас же никто не охотился, ну кроме тебя.

Часть четвертая

13 апреля 2009 года, понедельник

Ирине Епифановой

Он снится довольно многим. Допустим – вон той, в зеленом.

Конечно, не каждый вечер, но реже, чем ей хотелось.

Она его даже просит – в такой полудреме сонной,

И гладит себя под пледом, представив в деталях тело:

Роскошную шевелюру и родинку на предплечье,

А также все то, что в кадре джинсовой броней закрыто.

Она его очень хочет. Конечно, не каждый вечер,

А лишь когда есть возможность стонать в одиноком ритме.

Другая – допустим, эта – на жизнь смотрит чуть попроще.