Вторая смена - Лариса Романовская (2014)

– Меня на твое нельзя, он меня видел хрен знает сколько раз. Там хоть пол меняй, хоть возраст – сообразит влет. Ты про Дуську подумай. Сам представь… то есть сама… Вот доверяешь как себе, учишь, а потом тебя за тупые способности сдают.

– Не за способности. Он сказал – «условия».

– Так узнавай уже, чего этот крендель хочет, сразу не соглашайся только, время тяни…

– Понял. Не дурак… в смысле – не дура! – Пассажирка фыркнула, Фоня за ней.

– Ну, Сторожевой, топай. Куртку оставь. Заметно, что мужская, клиент может напрячься…

Пискнув что-то ругательное, пассажирка выпуталась из куртки, торопливо закинула за ухо прядь стремительно отросших волос. Скривила намазанные губы:

– Ты на подоконнике через сколько будешь?

– Докурю, машину закрою и перекинусь.

Фоня дождался, когда за пассажиркой захлопнется дверца, окликнул из открытого окна:

– Барышня, удачи…

– И тебе ни пуха ни пера! – Куртку, кстати, Фонина собеседница прихватила с собой – в ней весь арсенал, включая осиновые колышки из аптечки. С ними спокойнее.

* * *

Две тетради в клеточку, одна в линеечку, нечто, напоминающее габаритами сборник контурных карт, и тонкая книжонка с изумительной надписью «Светлячок. Внеклассное чтение для 2-го класса, часть 3». Сии дары волхвов предназначаются Ане. С наилучшими пожеланиями от любящей учительницы Инны Павловны.

Мы стоим с ней в пустом лицейском кабинете, и Инна Павловна вежливо недоумевает, почему «Анночка» почти неделю прогуливает занятия.

– Поверьте, Женя, я все понимаю. Бывают разные обстоятельства! Но ребенку нужен коллектив, смена обстановки! (Господи! Сама ведь еще девочка девочкой, как Риточка моя! Глаза перепуганные!)

– Да, Инна Павловна, вы правы. У нас был форс-мажор… (Инна, радость моя, ты ли это? Я с тобой дней десять назад общалась, ты серая была, как вареная треска! А сейчас такая красотка! Даже помолодела! На свой полтинник не выглядишь! И бусики славные. Там у тебя кто: слоники? котики?)

– Женечка, дело ведь не только в уроках. У меня в плане учебы претензий практически нет, видно, что девочка занимается, тянется. Но есть социализация. И ее ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Ане нужно, чтобы ее хвалили, ценили. Знаете, как она работает на уроках? Она за рукой тянется, вся горит! А вы сейчас ее этой возможности лишаете! (На Аню уже сколько свалилось – и мать умерла, и отец женился. А теперь что стряслось? Господи, а если с Риткой вот так тоже? Кому тогда Стасик нужен будет, если не мне? Крохотка наш. Ритуля его вчера кормить села, так он ротик толком не раскрыл еще, а ее ручкой цап за грудь – держит. Пальчики тоненькие, сладкие!)

– Я верю, что у вас хорошая атмосфера в классе, но не знаю, как Аню можно привести на уроки. Волоком же не потащишь? (Инночка, ну, что я тебе обещала? Как внука увидела – сразу жить захотела! И добро вокруг нести! Эх, ты, бабушка-бабочка!)

– Послушайте, пожалуйста! Я ведь все понимаю. Вы сделали огромную, очень серьезную вещь, взяли на себя… – Инна Павловна прерывается, смотрит на меня вдохновенными глазами. По облицованной тональником щеке ползет настоящая слеза. Учительский пафос – как актерский, но в нем громкости побольше! А приятно слушать, леший бы побрал! Я ведь реально как-то и не подозревала, что это самое… материнский подвиг совершаю!

– Спасибо! – в последнюю секунду притормаживаю, чтобы не растечься сейчас в глубоком реверансе. Инна Павловна уверенно кивает:

– Вы хотите сделать все, что нужно, хватаетесь за все и сразу. И поэтому вам кажется, что никто, кроме вас, не справится, не сможет. Это абсолютно нормальная реакция, Женечка. Но она ошибочная, поймите, пожалуйста! (Ну совсем девочка еще! Это сколько тебе лет? Двадцать семь? Тридцать? У меня могла бы учиться, в первом выпуске или во втором.)