Янтарные глаза - Вилма Кадлечкова (2013)

– И что я должен увидеть?! Джон, я уйду в любом случае, независимо от результатов какой-либо гонки. Даже если ты убедишь меня съездить куда-нибудь в последний раз, это будет лишь небольшая непоследовательность, а не перемена решения. А это хорошая причина не поддаваться на уговоры.

– Но в этом году победа точно наша! То, что случилось в Латӧ, сыграет нам на руку! К бойкоту уже присоединился даже Олимпус Монс, ты не слышал? То есть Марс туда ни ногой, арт-директора тоже. У тебя отличный шанс получить золото!

– И какова цена такому золоту? – Лукас не скрывает иронии. – Пол Лангер останется дома, а я наварюсь! Знаешь, Джон, на твоем месте я бы тоже бойкотировал эти гонки. Не только из священного негодования по поводу событий в Латӧ Ганимед и возмутительного поведения ганимедского правительства – хотя в данном случае была бы уместна толика солидарности – но и просто потому, что так поступить умнее. И сделать это нужно быстро. Прошу извинить за выражение, но кто последним раскачается, тот окажется последней сволочью. Конечно, от имени клуба говоришь ты, этого у тебя никто не отнимет. Но даже если ты не объявишь официальный бойкот, я определенно не поеду туда побираться за счет марсиан.

– Ничего я бойкотировать не буду! Соревнования – это соревнования. В спорте не место гребаной политике! Мы будем на Ганимеде, а Ник, как ты сам говоришь, золота не принесет. Ты – да. Ты вообще понимаешь, Люк, какую ты мне свинью подложил? Я рассчитывал на тебя. Ты собираешься бросить нас всех в беде?

Лукас качает головой.

– Джон, будь так добр, выбери уже – будешь ты взывать к моей жадности или к чести. Вряд ли ты можешь воззвать к обеим одновременно.

Джон замирает. Пинки видит, как его лицо краснеет, а глаза сужаются от гнева. Она невольно опускается на корточки и думает, не лучше ли ей спрятаться в собственном рюкзаке – или, что звучит реальнее, быстро убежать. «Сейчас, – думает она. – Сейчас это случится; Лукас, ради бога, сейчас же извинись, пока он не набросился на тебя!» Но Лукас полностью игнорирует ее телепатические советы. Он смотрит на Джона с холодным вызовом. И тут Пинки поняла. Он специально провоцировал его, чтобы покончить с этим.

В следующее мгновение Джон теряет голову, терпение и достоинство.

– Какая наглость! – взрывается он. – Что ты себе позволяешь, сопляк?! За дурака меня держишь, а?!

Джон в ярости вышагивает по подсобке.

– Думаешь, сука, я не понимаю, что ты все это время надо мной издеваешься? Нос задрал, потому что папаша профессор? Думаете, я деревенщина какой-то! Интеллигенты сраные!

Пинки не верит собственным ушам: какое убожество! Она не может отвести глаз от Лукаса. Его лицо резко контрастирует со слепой яростью Джона; поначалу на нем есть еще что-то вроде печали и, быть может, участия, но чем больше Джон сердится, тем глубже лицо Лукаса погружается в холодную неподвижность. А затем на нем не отражается уже ничего, кроме безразличия.

Внезапно Джон останавливается в полушаге от Лукаса: он возвышается над ним, уперев руки в бока, с таким яростным выражением лица, что у Пинки зубы стучат от страха.

– Так вот в чем проблема, да? Теперь-то я понял, – бушует он.

– Мы недостаточно хороши для тебя! Так и хочется тебе поддать, чтобы в башке все встало на свои места!

Пинки трясется как осиновый лист, ее потные пальцы скользят по несчастной бутылке с водой. И вот перед глазами он – решающий момент их столкновения. Она ждет, что Лукас либо позволит себя запугать, либо спровоцировать на спор, но на его лице по-прежнему лишь презрительное непоколебимое безразличие.

– О, Джон, – холодно ухмыльнулся он. – Я уверен, ты не это хотел сказать.

Так мало слов… и столько леденящей душу язвительности, что Пинки окаменела. Джон начинает задыхаться. Лицо налито кровью. Вдруг его руки беспомощно опускаются; он тщетно открывает рот, но не произносит ни звука. А затем, неожиданно, к изумлению Пинки… Джон отступает.