Янтарные глаза - Вилма Кадлечкова (2013)

– Прости, Лукас, – бормочет он. – Понимаешь… просто… это как-то сбило меня с толку. Черт возьми, нельзя винить человека за то, что подобная новость его расстраивает.

«Он назвал его Лукас, – замечает Пинки. – Лукас вместо Люк. Кажется, впервые в жизни Джон не коверкает его имя».

Она ждет, что Лукас хорошенько насладится положением Джона, но вместо показного триумфа он лишь молча кивает. Затем отводит глаза и идет за сумкой и курткой.

У Пинки все еще гудит голова. Оскорбления, ужасные вещи… как только Джон мог сказать такое?! А как Лукас мог просто проглотить это?! Папаша профессор, боже!

В этот момент в голове мелькает воспоминание: Джайлз Хильдебрандт, его язвительный тон. «А что касается этого мелкого эпизода со смехотворным катанием… Ну уж нет, Пинкертина. Лукас не будет им заниматься. Максимум через год он сам к этому придет. Поверьте мне».

Пинки резко отводит глаза: она слишком хорошо помнит этот день, и подсчитать не так уж трудно. Отец Лукаса угадал. С точностью до месяца.

«Лукас сделает это», – наконец понимает Пинки. Он говорит серьезно. Он действительно уходит. Спокойно, обдуманно, совершенно хладнокровно он отсекает целую главу жизни. И только сейчас ее с полной силой поражает ужасная правда, что она больше не будет его видеть. «Боже, – звенит у нее в голове. – Если бы он только знал! Если бы мог знать, как точно его отец предсказал это решение! Что бы он сделал? Остался бы ему назло? Может, я еще могу остановить его, если скажу.

Так стоит ли мне сказать?!.»

– То есть… ты больше сюда не придешь, я правильно понял? – хрипло говорит Джон.

– О нет. Для меня было бы честью и приятным долгом пригласить вас всех на прощальный коктейль. Лучше после Ганимеда, чтобы Донна смогла пить, – улыбается Лукас. – Может быть, приду когда-нибудь прокатиться, если ты позволишь.

– Конечно, приходи в любое время, – заверяет его Джон, показывая ярко-белые зубы.

Он нерешительно берет Лукаса за плечо. И вновь извинения, целый ливень: ну же, мы же не расстанемся на такой ноте.

И Пинки цепляется за эту надежду. Надежду, связанную с письмом. Надежду вообще. Но ничего не говорит.

Пинки вздохнула. Да, так оно и было.

Оргкомитет на Ганимеде в конце концов отменил соревнования из-за трагических событий в Латӧ, потому в бар они пошли уже на той же неделе. И хотя они не прощались навсегда, Лукас, очевидно, чувствовал, что должен символически сжечь мосты, потому раздал им на память всю свою коллекцию плакатов и фотографий, с лаконичным объяснением, что они ему больше не понадобятся. Были там и предметы, из-за которых могла бы завязаться драка, но он четко продумал, что и кому отдаст, чтобы сохранить ценность, потому обошлось без кровопролития.

Особенно вожделенной была фотография Нӧргӧвӧека, знаменитого ӧссенского плазмолыжника. Это была жемчужина коллекции Лукаса, предмет всеобщей зависти еще с тех времен, когда он заполучил ее. Не каждому посчастливится неделю кататься по всемирно известной Алмазной трассе под руководством великого ӧссенского Мастера. Лукас был единственным из команды, кто попал к Нӧргӧвӧеку; а еще говорят, что знание иностранных языков не пригодится! Стереофото Нӧргӧвӧек подписал собственной рукой. Ӧссенский знак, выведенный резкими, размашистыми линиями серно-желтого трехмерного пера, висел в воздухе у головы лыжника, как большая птица. Конечно, это был не корабельный ӧссеин. Знак Нӧргӧвӧека даже на первый взгляд выглядел значительно проще тех, что были в письме. Цена снимка взлетала до головокружительных высот, ведь не каждый осмелится вот так просто попросить подписи у ӧссеанина.

И эту фотографию Лукас отдал ей.