Янтарные глаза - Вилма Кадлечкова (2013)

Он взглянул на Роберта Трэвиса, который в тот момент со своей утомительно неутомимой дружелюбностью заказывал столик в ресторане, и застыл при воспоминании о трёигрӱ. Он не сомневался в том, что ждет его, если зӱрёгал раскроет его планы, но тем не менее не собирался от них отказываться. И раз такие перспективы его не пугают, сочувствие Трэвису не должно быть для его совести непреодолимым препятствием.

«Нет, Роберт Трэвис больше не будет начеку – как и на том несчастном экзамене, – констатировал он мысленно. – А я из него выбью Корабль».

* * *

Старого профессора было невозможно победить.

Тесная комната, камень и металл – ӧссенский корабельный стиль. Лукас молча стоит у доски, ожидая, пока отец проверит только что написанные знаки. Он очень устал. Он хотел бы сесть на пол или хотя бы прислониться к стене, но не делает этого. Раньше он не позволял себе этого из страха. Сейчас – из гордости.

И кроме того… у него есть кое-какой замысел, а значит, и надежда.

Что касается мелких бунтов, отец в их беспощадном подавлении демонстрирует куда большее упорство, чем Лукас в их изобретении. Нет, мелкие бунты почти бессмысленны. Лукас экономит свои силы для коренных переворотов.

Старый профессор выпрямляется.

– Можешь стирать.

«Или же, говоря простым человеческим языком: молодец, Лукас, поздравляю, ты все написал точно и быстро, и я не вижу ни одной ошибки, за которую мог бы надавать тебе по голове», – подумал Лукас кисло. О переводе на терронский он, конечно, должен позаботиться сам.

Он стирает с доски и молча выходит за отцом в коридор. Проходя мимо кабинета, отец останавливается.

– Лукас. Иди за мной.

Каждый раз, когда Лукас переступает этот порог, он чувствует прилив адреналина – это как удар в живот, как водомет с обжигающей водой. Соотношение страха и злости колеблется в зависимости от того, преобладает ли в данный момент вина или гнев, но одно не меняется: кабинет отца – это место, где постоянно происходят конфликты.

– До конца месяца ты должен подать заявление в университет, – произносит старый профессор и подталкивает к нему металлический ӧссенский стул.

– Садись. Ты уже думал о том, что будешь изучать?

Прекрасно – вот и оно! Конечно же, Лукас об этом думал. Он ни на минуту не задумывался, что можно не учиться дальше; он так привык постоянно учиться, что это казалось ему самой естественной вещью в мире. А вот чего он не хочет – точно знает: ни в коем случае не ӧссеистика; но в то же время у него нет конкретных интересов, которые бы четко направляли его к другим специальностям. И вот он уже какое-то время просматривает страницы университетов и выбирает наугад.

Критерий один.

Это должно быть что-то, что максимально выведет отца из себя.

– Я уже подал заявление, – говорит он.

Он жадно всматривается в лицо отца в поисках признаков тревоги и беспокойства. Еще бы лучше страха. И, безусловно, больше всего душу ему бы грел чистый ужас.

Но отец не позволяет кому-либо так просто вывести себя из равновесия.

– Я предполагал, что ты не отложишь все на последний момент, – произнес он. – Это не в твоем стиле. Но все-таки можно подать несколько. На случай, если тебя вдруг не возьмут.

– Одного хватит, – отрезал Лукас.

Старый профессор был настроен благосклонно.

– Как скажешь. Я в свое время тоже подал лишь одно. На внеземную антропологию – ӧссеистика тогда не была отдельной специальностью. Но я знал, что это единственное, чем я хочу заниматься в своей жизни.

«И ты, конечно, думаешь, что я такой же одержимый, а? – подумал Лукас с нарастающим злорадством. – И в этом ты ошибаешься».

Отец кладет руки на стол и выжидающе смотрит на него.

– Итак, Лукас… что ты выбрал?

Лукас сдерживает волнение – делает глубокий вдох и бросает ему прямо в лицо:

– Астрофизику.

Глаза отца заблестели.