Янтарные глаза - Вилма Кадлечкова (2013)

Пинки пришло в голову, что она может броситься к дому, вставить карточку в замок, быстро захлопнуть за собой дверь, а затем загородить какой-нибудь мебелью, как это делают в боевиках. Снаружи будут слышаться удары, а она тем временем воинственно выпятит подбородок и побежит наверх за чугунной сковородкой. Если бы это был фильм, она бы обязательно так сделала. Может, и на самом деле тоже, но что бы она делала дальше? Ужас – вместо ударов тарана раздался бы вполне тихий, приличный звонок в дверь. Обеспокоенный голос в трубке домофона: «Алло, девушка, с вами все в порядке? Вы страдаете от паранойи? Может, вам вызвать вашего психиатра?»

Пинки хотелось заплакать от беспомощности, потому что она вдруг поняла, что выбора нет. «Как я могу убежать? Ӧссеанка не должна узнать, я ведь не могу признаться, что брезгую! Иначе я буду выглядеть как один из тех безумцев, что истребляли ӧссеан в Латӧ Ганимед… как нетолерантный, позорный земной расист… господи, почему именно я!» Она изобразила на лице улыбку, но давалось ей это с большим трудом. «Лукас, как ты можешь с ней разговаривать?! Касался ли ты когда-нибудь кого-нибудь из них, этой рыбьей скользкой трясущейся слизи…»

– Конечно, – взволнованно сказала она. – Проходите.

Она вела монстра в свой дом. Затем наверх. И в гостиную. Если бы к ней вот так на улице подошла незнакомка с Земли – женщина, которая к тому же совсем не обязательно была бы знакомой Лукаса, а может, даже отвергнутой истеричкой любовницей с ножом в рукаве, – она ни в коем случае не впустила бы ее в дом и в лучшем случае предложила бы пойти в кафе. Но ужасающая мысль о том, что ее могут заподозрить в отвращении к чужой расе, заглушила все остальные страхи.

Гостья сняла пончо – под ним была узкая темная блузка из такого же герданского шелка, который так любил носить Лукас, – но не сняла ни очки, ни перчатки. Она села на диван, поджав под себя одну ногу и идеально выпрямив спину. Когда Пинки задумалась о том, что ей предложить, то вспомнила о гӧмершаӱле и ее начало мутить.

Ӧссеанка отказалась от чая. Пинки приготовила ей кофе.

Они обменялись парой фраз, после чего повисла удушливая тишина. Незнакомка не делала ничего неприятного. Не шевелила… ушами… и не раскрывала ноздри своего огромного, похожего на клюв носа. Она была очень стройной, очень величественной, очень экзотичной. На самом деле больше всего она напоминала черную лакированную деревянную скульптуру кошки, которую иногда выставляют в сувенирных лавках. Священная египетская кошка – правда, цвета серого сланца. В ней не было ничего категорически отталкивающего. И все же Пинки была искренне благодарна, что та не снимает свои перчатки.

– У нас есть кое-что общее, госпожа Пинкертина, – заговорила ӧссеанка спокойным, ровным тоном, когда молчание слишком затянулось. – Обе мы пережили много лет назад один не очень приятный разговор. Отец Лукаса, Джайлз Хильдебрандт, поочередно попросил нас обеих об очень похожей услуге. Сначала вас, потом меня.

Пинки замерла. «У вас тоже есть письмо?» – чуть не выпалила она. Только одеревеневший язык удержал ее от того, чтобы произнести это вслух, а затем и осторожность, пробудившаяся в последний момент.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Ӧссеанка неуверенно опустила уши, что можно было истолковать как смущение.

– Эта ситуация для меня столь же неприятна, как и для вас, госпожа Пинкертина, – заверила она. – Вы можете посмеяться надо мной или утверждать, что давно обо всем забыли… и, конечно, не признать, что нечто подобное вообще произошло, потому что все это очень неловко. Но, говоря коротко… я пообещала ему, так что должна хотя бы попытаться. Речь идет о письме.