Янтарные глаза - Вилма Кадлечкова (2013)

Ею овладел большой соблазн забрать его с собой. В конце концов, это ведь не золотой кирпич. У письма нет ценности, которую можно бы было легко измерить в деньгах. Не станет ведь Пинкертина сообщать полиции, что из ее шкафа исчезло чужое вскрытое письмо? Она не признается никому, даже Лусу. Если бы существовал простой способ заставить Пинкертину полностью забыть о письме, Камёлё в то же мгновение сунула бы его в карман, выскользнула из квартиры и стерла бы все это из протонации. Но не так просто избавиться от нитей мыслей, которые опутали дело за долгие восемнадцать лет, как стереть пятиминутную потерю сознания в уборной. Пинки гложет то, что она вскрыла письмо. Из-за этого она предпринимала разнообразные шаги. Два года она набиралась решимости посетить отца Луса, а затем искала учебник ӧссеина. Эти события были так тесно связаны с определенным этапом ее жизни, что на их месте осталась бы огромная дыра. У Камёлё уже был опыт вмешательства в человеческую память, и он ясно свидетельствовал, какими могут быть последствия.

Даже если она справится с Пинки, все равно остается Лус. Он точно подозревает, что существует какая-то тайна. Может, станет задавать вопросы. Или размышлять об этом. А ведь вокруг Луса рыскают зӱрёгал и глееварины верховной жрицы Маёвёнё, которые сразу заметят.

Камёлё все обдумала, а затем аккуратно вернула письмо туда, где нашла. Затем вышла из квартиры и стерла следы своего визита. Если она не хочет разозлить всех глееваринов в округе, нельзя привлекать внимание необъяснимым исчезновением чего-либо. Безумные идеи старого профессора необходимо сжить со свету открыто и у всех на виду… будто она никакая не глеевари.

Она ведь бывшая студентка терронистики.

Лучший способ оставить в протонации какую-либо сцену – сыграть ее.

Сквозь темные очки она смотрела на Пинкертину, которая нервно прихлебывала кофе.

– Профессор сказал мне о письме незадолго до своей смерти. Отказать было невозможно.

Пинкертина взглянула на нее со странной смесью любопытства, надежды и страха.

– Но зачем он вообще тебя втянул?

– Он дал мне задание найти тебя и решить, уместно ли вообще передавать письмо.

Камёлё с увлечением развивала свою историю.

– Раз нас двое, нам якобы проще угадать правильный момент. Если бы письмо было только у меня, я могла бы прочитать его раньше времени; а если бы только у тебя, ты бы стала сомневаться, стоит ли его передавать, раз оно вскрыто. Я могу перевести его тебе. А потом мы вместе решим, что делать дальше. Либо я перепишу его заново, либо кто-нибудь из нас просто перескажет Лукасу устно.

Ее тон стал серьезным:

– Знаешь, теперь уже не может быть сомнений, что время пришло. Мы обе это знаем. А времени все меньше и меньше. Возможно, в этом письме есть что-то, что может спасти Лукаса.

* * *

Спасение. Для нее и Лукаса. По крайней мере, этот аргумент имел вес.

«Лукасу уготована судьба, которую сам он никогда бы не выбрал», – прозвучал в голове Пинки голос воспоминаний. Может, болезнь наследственная, и его отец знал об этом? Может, у него есть полезные советы? Ведь сам он умер не от нее, а от чего-то куда банальнее, кажется от инфаркта.

Возможно, он знал какой-то тайный способ остановить это.

Руки Пинки дрожали, пока она раскладывала половинки письма между чашками кофе. Она опасалась, что ӧссеанка резко бросится на них с диким победным криком, засунет их в лифчик и вылетит из дома; хуже всего было то, что даже если бы Пинки знала, что это случится, то все равно с удовольствием отдала бы ей письмо. Но ничего страшного не произошло. Инопланетянка взяла в руки только первую часть, без всякой спешки. Она развернула бумагу во всю ее полуметровую длину и всмотрелась в высокохудожественные, сложные символы, которые Пинки не раз разглядывала без малейшего проблеска понимания.

– Корабельный ӧссеин. Это редкая письменность. Разобраться будет сложно, но мы справимся, Пинкертина, – произнесла Камёлё.