Страна призраков - Гибсон Уильям (2008)

Хуана больше не курила сигар. И, наверное, не плясала, впрочем за это он бы не поручился. Она подалась вперед, взяла с блюдца на алтаре четыре кусочка кокоса и, проведя другой рукой по полу, поцеловала кончики пальцев и чисто символическую пыль. Закрыв глаза, прочла короткую молитву на языке, которого Тито не понимал. Строго задала вопрос на том же языке, встряхнула кусочки ореха в горсти и бросила перед собой. Потом немного посидела молча, упершись локтями в колени и разглядывая полученный результат.

– Все упали мякотью к небу. Это знак справедливости. – Хуана собрала рассыпанные кусочки и бросила снова. На сей раз два упали вверх кожурой. Тетка кивнула. – Подтверждение.

– Что?

– Я спрашивала о судьбе человека, который тебя тревожит. Он тревожит и меня. – Она стряхнула кокосовые кусочки в жестяную мусорную корзину. – Иногда ориши служат нам оракулами. Но они если и говорят, то не много, и даже им не всегда известно будущее.

Тито хотел помочь ей подняться, однако Хуана оттолкнула его руки. На ней было темно-серое платье с молнией спереди, похожее на форму. Лысеющую голову прикрывал того же цвета платок. Глаза были цвета темного янтаря, белки пожелтели, как слоновая кость.

– Пойду приготовлю тебе завтрак.

– Спасибо.

Отказываться было бесполезно. Да и зачем?

Хуана побрела на кухню, шаркая тапочками – серыми, как и казенного вида платье.

– Помнишь дом твоего отца в Аламаре? – Через плечо, из кухни.

– Там все дома были похожи на пластмассовый конструктор.

– Да, – согласилась тетка. – Город хотели сделать копией Смоленска. Я всегда считала, что твой отец мог бы найти место получше. В конце концов, у него, в отличие от других, был выбор.

Тито встал, чтобы лучше видеть, как ее старые руки режут хлеб, мажут его маслом и убирают в духовку, наполняют водой крохотную алюминиевую кофеварку, сыплют туда кофе, наливают молоко в стальную емкость.

– Да, твой отец мог выбирать. Может, в большей мере, чем твой дед. – Хуана обернулась и посмотрела племяннику в глаза.

– А почему?

– При русских твой дед был очень могущественным человеком на Кубе, хоть и держался в тени, а твой отец – первым и любимым сыном очень могущественного человека. Но дед, конечно, знал, что русские уйдут и все переменится. В девяносто первом году, когда это случилось, он угадал «особый период», дефицит и остальное. Угадал, что Кастро потянется к символу злейшего врага – американскому доллару. И конечно, он понял, что лишится власти. Впрочем, я расскажу тебе про твоего деда один секрет.

– Да?

– Он был коммунистом. – Хуана залилась таким поразительно девичьим смехом, что на миг показалось, будто в крохотной кухне есть кто-то еще. – Сантеро[15], да, но коммунистом больше. Он верил. Все получилось не так, а уж мы-то знали больше простых людей, и тем не менее твой дед, по-своему, верил. Он, как и я, бывал в России. Как и я, имел глаза, чтобы видеть. И все равно верил. – Она пожала плечами, улыбнулась. – Думаю, это придавало ему некую дополнительную силу, дополнительную власть над теми, с кем мы благодаря ему оказались связаны. Они всегда подозревали о его вере. Не трагической, клоунской, как у восточных немцев, а скорее наивной.

Кухню наполнил запах поджаренного хлеба. Молоко почти закипело, и Хуана начала взбивать его бамбуковым венчиком.

– Разумеется, проверить они не могли. Тогда все говорили, что верят, по крайней мере – прилюдно.

– Почему ты сказала, что у него было меньше выбора?

– Глава большой семьи обременен обязанностями. А мы к тому времени стали не просто семьей, а тем, что мы сегодня. Твой дед мечтал о справедливом государстве, но в итоге выбрал семью. Будь он один, остался бы на Кубе. И может, даже еще и сейчас был бы жив. Гибель сына, конечно, сильно повлияла на его решение переправить нас в Америку. Садись.

Она поставила на столик желтый поднос, белое блюдце с тостами и большую белую чашку кофе с молоком.