Страна призраков - Гибсон Уильям (2008)

До сих пор Милгриму отчасти хотелось верить, что быть в заложниках у федеральных агентов – почти то же самое, что находиться под их защитой. И хотя перевес был на стороне назойливых сомнений, что-то (возможно, ясность, которую давало новое лекарство) подтолкнуло Милгрима к осознанию: а что, если Браун – просто козел с пушкой?

Тут уже стоило пораскинуть мозгами, и, к своему удивлению, Милгрим обнаружил, что способен это сделать.

– Мне надо в туалет, – сказал он.

– Дверь за кухней, – ответил Браун, прикрыв телефон ладонью. – Захочешь удрать, имей в виду: у выхода дежурят. Поймаешь пулю в лоб.

Милгрим кивнул. Встал. Бежать он не собирался, однако впервые подумал, что Браун, возможно, блефует.

Он пустил в раковину холодную струю из крана, сунул под нее руки и посмотрел на них. Они по-прежнему были его. Пошевелил пальцами. Нет, правда, удивительно.

17. Пираты и цэрэушники

Мондриановская прическа спереди начинала напоминать гипертрофированную челку Бобби. Гель для укладки, или что там применил парикмахер, вобрал каждую молекулу лос-анджелесской воздушной взвеси плюс дым сигарет, которые Бобби Чомбо выкурил в непосредственной близости Холлис.

Паршиво, думала она, имея в виду не столько то, какой ее увидит новый работодатель, сколько общее направление своей жизни – все до этой самой минуты, включая Чомбо на расчерченном бетонном полу. Чомбо боится дважды ночевать на одном квадрате…

И все же… Блеск для губ. Серьги. В мятом пакете из магазина «Barneys» лежал парадный прикид: блузка, юбка, чулки. А сумочка? Холлис вытряхнула содержимое черной косметички и положила туда лишь самое необходимое. В том же «нарядном» пакете лежали туфли: черные мутантные балетки от каталонского дизайнера, который давным-давно сменил поле деятельности.

– Ну все, я пошла, – сказала она женщине в зеркале.

В старковском вестибюле с баром гудели голоса и по-вечернему звенели бокалы. Шатен-портье в фирменной светлой форме, стоящий на псевдоисламских закорючках светового ковра, во весь рот улыбнулся Холлис.

Зубы его, попавшие под сияние ослепительной загогулины, сверкали, как на рекламном щите. По мере того как Холлис подходила, оглядываясь в поисках бельгийского рекламного магната, улыбка набирала ширину и мощь, и, когда журналистка была готова пройти мимо, ее остановил роскошный голос, последний раз слышанный из сотового:

– Мисс Генри? Я – Губерт Бигенд.

Она не вскрикнула от неожиданности (хотя была к этому близка), а пожала ему руку – сухую, твердую, не холодную и не горячую. Бигенд в ответ легонько стиснул ее ладонь. Улыбка продолжала расползаться по его лицу.

– Приятно познакомиться, мистер Бигенд.

– Губерт, – поправил он. – Вас устраивает гостиница?

– Да, спасибо.

То, что она приняла за униформу портье, оказалось бежевым шерстяным костюмом с иголочки. Ворот голубой рубашки был расстегнут.

– Пойдем в «Скайбар»? – спросил рекламный магнат, глянув на часы размером со скромную пепельницу. – Или вы предпочитаете посидеть где-нибудь здесь?

Он махнул в сторону сюрреалистически длинного и узкого алебастрового стола на биоморфных старковских ножках.

«В толпе безопаснее», – подсказал внутренний голос, хотевший остаться здесь, выпить обязательный бокал, обойтись минимальным вежливым разговором.

– «Скайбар», – ответила Холлис, сама не зная почему, и тут же вспомнила, что туда не пробиться.

Бигенд повел ее к бассейну и фикусам в горшках величиной с гараж. Холлис вспоминала последние разы, когда здесь бывала – незадолго до и сразу же после официального распада группы. Те, кто не знаком с музыкальной индустрией, сказал как-то Инчмейл, думают, что только в кинобизнесе царит закон джунглей и что именно там водятся самые кровожадные гиены, акулы и крокодилы.