Джульетта - Энн Фортье

Девушка не подалась ему навстречу, но и не отстранилась; она просто подошла к краю балкона и стала смотреть на танцующих. Приободрившись, Ромео последовал ее примеру. Когда она нагнулась над перилами, он ощутил безмерную радость, отметив ее тонкий профиль, подсвеченный огнями бала. Маэстро Амброджио несколько преувеличил возвышенность ее прелестных черт, но даже он не смог передать яркость ее глаз и загадочность улыбки. А спелую мягкость ее приоткрытых в дыхании губ маэстро предоставил Ромео наблюдать самому.

— Какая достойная свита, — заговорила девушка, — для короля трусов.

Удивленный горечью в ее голосе, Ромео не нашелся с ответом.

— Кто еще, — продолжала она, не поворачивая головы, — станет проводить ночь, скармливая виноград раскрашенным паяцам, когда убийцы открыто разгуливают по городу, хвастаясь своими подвигами? Разве порядочный человек станет устраивать балы, когда его родной брат совсем недавно… — Голос ее пресекся.

— Большинство людей, — голос Ромео самому ему показался незнакомым, — считает мессира Толомеи храбрым человеком.

— Значит, большинство ошибается, — ответила девушка. — А вы, синьор, теряете время. Сегодня я не буду танцевать, у меня слишком тяжело на сердце. Так что возвращайтесь к моей тетке и наслаждайтесь ее ласками; от меня вы не получите ничего.

— Я пришел сюда не танцевать, — возразил Ромео, дерзко приблизившись. — Я здесь потому, что не мог не прийти. Взглянете ли вы на меня?

Она помолчала, заставляя себя не повернуть головы.

— С какой стати мне смотреть на вас? Неужели ваша душа настолько низменнее вашего тела?

— Я не знал моей души, — сказал Ромео, проникновенно понизив голос, — пока не увидел ее отражение в ваших глазах.

Она ответила не сразу, но когда заговорила, ее голос был достаточно резок, чтобы слегка задеть даже смелость Ромео.

— Когда же вы растлили мои глаза своим обликом? Для меня вы всего лишь искусный танцор, мелькнувший в толпе. Какой же демон украл мои глаза и отдал их вам?

— Виновник — сон, — сказал Ромео, любуясь тонким профилем и надеясь, что девушка улыбнется. — Он забрал их с вашей подушки и принес мне. О, сладкая мука этого сна!

— Сон, — резко ответила девушка, упрямо не поворачивая головы, — отец всякой лжи!

— Но и мать надежды.

— Возможно. Но первенец надежды — трагедия!

— С какой семейной нежностью вы о них говорите, словно о родственниках…

— О нет! — воскликнула она с пронзительной горечью. — Я не смею похвалиться столь высоким родством. Когда я умру, если это случится подобающим образом и с отправлением религиозных ритуалов, пусть ученые мужи спорят, чья кровь во мне текла.

— Мне нет дела до вашей крови, — сказал Ромео, дерзко коснувшись пальцем ее шеи. — Хотя я не отказался бы разобрать тайнопись, выведенную голубыми жилками на вашей коже.

От этого прикосновения девушка на мгновение замерла. Когда она заговорила снова, сбивчивое дыхание подпортило эффект от ее слов.

— Тогда, боюсь, — бросила она через плечо, — вы будете разочарованы. Ибо моя кожа расскажет не прелестную повесть, но лишь историю кровавой резни и мести.

Видя, что дерзкая разведка прошла безнаказанно, Ромео, осмелев, приобнял девушку за плечи и наклонился, чтобы говорить через шелковый занавес ее волос.

— Я слышал о вашей утрате. В Сиене нет сердца, не разделившего вашу боль.

— О, есть! В палаццо Салимбени! Оно не способно на человеческие чувства. — Она сбросила его руки. — Сколько раз я жалела, что не родилась мужчиной!

— Родиться мужчиной не панацея от скорби.