17 потерянных - Нова Сума (2018)

Каким-то образом она умудрилась добраться до кнопки пожарной тревоги на стене за постом медсестер и нажала на нее. А потом вернулась к своей статичной позе на виниловом стуле — вот только ее рот теперь слегка приоткрыт и из него того и гляди появится симпатичная предательская струйка слюны. Ее глаза смотрят в никуда. И не фокусируются ни на чем, кроме пылинок, плавающих вокруг ее лица подобно снежинкам в небе. И все это произошло за тот короткий момент, который потребовался медсестрам на то, чтобы услышать сигнализацию, вбежать в палату, проверить наше состояние и уточнить у пожарных, нужно ли нас эвакуировать. Вот как быстро могла передвигаться Фиона Берк.

53

Я не собираюсь ничего предпринимать.

Понимаю, чего хочет от меня Фиона: дерзновенного побега, совершенного, пока персонал больницы будет бестолково суетиться, отвлеченный от своих обязанностей ложной пожарной тревогой. Она мечтает увидеть, как я перепрыгиваю через перегородку, отделяющую пациентов от так называемых здоровых людей, бегу к лифту и спускаюсь на нем на свободу. Но она забыла, какая я сейчас медлительная.

Я упустила момент, когда могла спастись бегством.

Но я все-таки добираюсь до первого этажа и выхожу на улицу, пусть в сопровождении сестер, санитарок и других больных. Мы спускаемся по задней лестнице — я понятия не имела, что эвакуационный выход находится так близко к общей комнате, — и делаем это, не захватив с собой пальто и курток, хотя на дворе январь.

Думаю, недавно шел снег, но сейчас выбеленное небо роняет только редкие капли дождя. И мы дрожим в своих хлопковых пижамах, завидуя тем, на ком свитера. Ошеломленные, окоченевшие от холода, мы смотрим на автостоянку.

Фиона стоит в конце ряда, в который нас выстроили вдоль задней больничной стены — в тени и вне досягаемости для солнца. Ее никто не охраняет, а следовало бы. Спина ее ссутулена, красные волосы падают на лицо. Она в своей обычной одежде, в том самом прикиде, в котором я помню ее до побега, в нем же она щеголяет в усыпанных пеплом комнатах из сна: слишком короткая рубашка и слишком узкие джинсы. Голый живот открыт жгучему холоду. Она не шевелится, даже не дрожит.

Говорят, это всего-навсего учебная пожарная тревога, но мне-то лучше знать. Мы торчим на холоде гораздо дольше, чем длятся подобные тревоги, и ждем, пока проверят, как обстоят дела в здании больницы.

Наконец нам разрешают войти внутрь. Мы всем скопом вваливаемся в дверь и набиваемся в большой лифт — нас в нем столько, что он скорее рухнет в шахту, чем поднимется наверх.

Фиона стоит между мной и облицованной деревом стеной, и когда двери лифта закрываются, я чувствую, какая горячая у нее кожа по сравнению с моей. Я не отодвигаюсь, потому что хочу, чтобы на моем теле остался след от нее. Мне нужно доказательство, что мы обе были здесь.

Взрослое отделение тоже эвакуировали — в чрезвычайной ситуации нужно позаботиться обо всех — и некоторые из тамошних пациентов едут с нами в одном лифте. Неожиданно одна из женщин проникается ко мне большой симпатией. Она прижата к Фионе, но совершенно игнорирует ее и обращает все свое внимание на меня. У нее синие волосы, мягкие, как сахарная вата, а дырочки в мочках ушей наглядно свидетельствуют о том, что раньше в них болтались немаленькие серьги.

Она открывает рот, и, к моему удивлению, ее голос оказывается тише, чем я ожидала. Более нежным.

— Они ошибаются по нашему поводу, — горячо шепчет она мне в лицо. Тем временем переполненный лифт тащит нас вверх.

— Кто? — недоумеваю я.

— В другом месте, в другое время мы были бы шаманами, — шепчет женщина с сияющими, правдивыми глазами, столь же синими, как и ее голова. — Мы были бы богами.