Город потерянных - Соня Грин (2019)

От его слов я разрыдалась еще сильнее, потому что, во-первых, к тому времени, пока мы доберемся до Серверной Каролины, Дэвида три раза успеет съесть туман, а во-вторых, не факт, что мы вообще доберемся до дома. В общем, хорошенько взвесив все «за» и «против» этого нытья, я прекратила плакать и уткнулась взглядом в горизонт, где еще час назад мы с Дэвидом поцеловались в первый и последний раз.

– Скоро будем входить в рифовый залив, – пробурчал Кир, – потом пройдем мимо скал, а потом идет полоса… Чудовищного омута? Что за дурацкое название?

– Уна постаралась на славу, – вздохнула я, утирая слезы. – Надеюсь, никаких чудовищ там не будет.

После я спрыгнула с борта, и, залезая под навес, свернулась калачиком и заснула.

Сны шли дурацкие. Опять же – обрывки воспоминаний. Мне снилось, как мы обнимались с Дэвидом, снились его ласковые прикосновения, его горящие, наполненные жизнью, большие грустные глаза, его красные губы, его скулы, выпирающие настолько, что больно смотреть. Снилась Сонька, такая живая, со вздернутым вверх носом и смешной челкой ровно до бровей. Она улыбается мне. Смеется. И я пытаюсь подойти к ним двоим, кричу, чтобы и они шли ко мне тоже. Я уже преодолеваю полпути, как вдруг их лица меняются в выражениях, и они шепчут: о, Аза, зачем ты закопала меня, Аза, почему ты бросила меня, мы же живые, Аза, Аза, Аза… И меня затягивает воронкой, уносит далеко-далеко от них, я кричу, вырываюсь, но, к сожалению, я бессильна против этого потока воздуха.

И я плачу.

И во сне, и наяву.

Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.

Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.

Я приоткрыла глаза, все еще в каком-то тумане полудремы. Оторвала от досок замерзшую и донельзя отлежанную руку и отодвинула навес. Ничего. Глубокая ночь. Значит, показалось.

Я легла поудобнее и закрыла глаза, пытаясь уснуть.

Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.

Что за…

Я снова открыла глаза, уткнувшись в грязно-белый брезент. Вот только этого мне не хватало.

Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.

Черт, если это не прекратится, я не усну на протяжении всей ночи. Ругая весь белый и черный свет, я сбросила с себя одеяло, и отодвигая навес, резко развернулась. Послышался глухой удар обо что-то мягкое, а потом голос, «находящийся» сзади меня, громко выругался.

– Кир?! – я поджала под себя ноги.

– Нет, Аза, привидение! – еще больше рассердился юноша. – Я попытался поспать, а в итоге у меня лицо теперь вздутое, как шарик, так еще к тому же на нем теперь прекрасный отпечаток твоей подошвы!

– Ну прости, – я нашарила одну из сумок и вытащила спички. Нашла керосиновую лампу. Небольшое помещение, закрытое брезентом со всех сторон, скоро осветил мягкий желтоватый свет.

– Из «прости» лапши не сваришь, – вздохнул Кир, потирая больное место.

Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.

– Ты слышишь?

Он скривился:

– Что?

Я кивком указала на предполагаемый источник звука, и Кир, прислушиваясь, поднялся на колени.

Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.

– Слышу, – наконец подтвердил он. – Посмотрим.

Он стал неуклюже карабкаться через вещи, наваленные здесь друг на друга, словно гигантская пирамида. Я поползла следом, преодолевая живописные барханы из еды, одежды и прочего быта. Так, с помощью друг друга, мы все же смогли выкарабкаться на палубу, ругая себя за то, что не разложили все вещи более-менее по-человечески.

Я устремила свой взгляд вперед, и первое, что ударило мне в голову, было осознание, что мы ослепли. Лодка плавно покачивалась на волнах, но стояла на месте. И тут до меня дошло: мы прибились к скалам.

Мы подошли к краю борта, и Кир забрался на корму, балансируя, как акробат верхом на канате.