— Давайте я пойду, — предложил пастор, пользуясь случаем побыть рядом с Вероникой. Он остановился у кровати, с тревогой глядя на побледневшее лицо девушки и пропитанную кровью подушку. — Сеньора Сан Тельмо, Вам плохо, очень больно? — участливо спросил он.

— Сейчас ей не может быть хорошо, преподобный, — проворчал Ботель. — Само собой, ей больно, но она ведет себя отважней многих мужиков.

— Но как это могло случиться? — Вильямс Джонсон с необычайной нежностью ловко и умело перевязал голову Вероники.

— Вот, выпейте-ка это одним махом, и на боковую, — Ботель поднес к побелевшим губам Вероники полстакана коньяка. — Сейчас жена подготовит Вам постель, и Вы хорошенько выспитесь.

— Ну, вот и все, — ласково сказал Вильямс Джонсон. — Теперь уже не так больно? — пастор заменил пропитавшуюся кровью подушку на сухую, ослабил поясок и снял сапоги.

— Сейчас и должно болеть, — наставительно заметил Ботель, — но бабам это в радость.

— У Вас есть одеяло, доктор Ботель? — поинтересовался преподобный.

— Есть здесь одно. Укройте ее и оставьте в покое, не заставляйте отвечать на Ваши дурацкие вопросы. А Вы, сеньора Сан Тельмо, закройте глаза. Должен признаться, Вы меня немало удивили. Я впервые лечу без воплей и кривляний треклятую бабу.

— Нет ничего отвратительней Вашей манеры выражаться, доктор Ботель! — возмутился пастор.

— Придержите нервишки, преподобный, и успокойтесь, — усмехнулся тот, — лучше глотните-ка, наконец, вот этого лекарства, а то Вы бледнее ее.

Вероника закрыла глаза, и преподобный Джонсон отошел от кровати, собираясь пойти в столовую, где сеньора Ботель как раз закончила врачевать Деметрио. Он шагнул за дверь, но едва переступив порог, вновь вернулся в гостиную.

— Что за рана у сеньоры Сан Тельмо и как она поранилась? — спросил преподобный, сжимая руку Ботеля и не давая ему уйти.

— Ушиб и лоскут кожи оторван. Она могла упасть и удариться об острый угол стула или стола, да почем мне знать, обо что. Они подрались.

— Что Вы говорите?..

— Не я, а индеанка. Это она прибежала к нам и сообщила о пожаре. Думаю, дружище Сан Тельмо не сдержал руку.

— Что вы имеете в виду?

— Сан Тельмо — настоящий мужик, а его жена кажется капризной и весьма самонадеянной особой, и ведет себя вызывающе.

— Вы хотите сказать, что Сан Тельмо мог ударить ее?

— Я никогда не встревал в семейные дрязги. Послушайте меня: я достаточно пожил на свете, и, несмотря на всю Вашу ученость и благоразумие, дам Вам совет: не лезьте Вы в их дела, пусть они сами разбираются, потому как в таких делах — кто вмешался, тот и проиграл. Идемте в столовую, преподобный, у меня есть отменный коньяк.

Вильямс Джонсон покраснел от гнева. Внезапно неистовая ярость разгорячила его молодую кровь. Стоя в дверях, он посмотрел на слабую, неподвижно лежащую на кровати Веронику, и она напомнила ему то ли мотылька со сломанными крылышками, то ли хрупкий, прекрасный цветок, которому оторвали головку, ударив его об пол.

— Этот мерзавец заслуживает смерти! — негодующе воскликнул он.

* * *

— Ну вот, все готово. Хорошо еще, что рука левая. Я смазала ее мазью, и через два-три дня она заживет. Я повязала Вам на шею платок, так что носите больную руку на перевязи, иначе она воспалится и лечение затянется. Это я тоже знаю по собственному опыту.

— Вы слишком обо мне заботитесь, сеньора Ботель.

— Никоим образом… Жаль, что я не могу уделить Вам больше внимания. Сейчас мне нужно поставить в гардеробной удобную кровать для Вероники. По мне, так я с удовольствием положила бы вас в нашей спальне, но мой Хайме такой своеобразный…

— Опять ты что-то треплешь обо мне своим поганым языком? — прервал жену на полуслове вошедший Ботель. — Ты и слова не можешь сказать, чтобы не приплести меня?

— Могу я пойти посмотреть на жену? — Деметрио поднялся и, не скрывая тревоги, вопросительно посмотрел на доктора.