Девочка на шаре - Марина Друбецкая, Ольга Шумяцкая (2012)

— Сергей Борисович, милый вы мой, что вы говорите! — усмехнулся Долгорукий в ответ на рассказ Эйсбара о вчерашнем просмотре. — Да, рекламная компания «Защиты Зимнего», безусловно, существует, но никто не давал никому права перемонтировать ваше вечное полотно. Даже трогать те нити, из которых оно, с позволения сказать, сплетено. Это чистая самодеятельность. Кто-то из ваших завистников постарался, насколько я понимаю. Ведь вы личность, которая притягивает самые разные умы. Ну а с «Цветом Ганга» все неплохо, я надеюсь? Вся требуемая помощь оказывается? Чеки на вашу текущую работу отправляются регулярно, насколько мне докладывают. — И Долгорукий уже похлопывал режиссера по плечу, прощаясь. Губы его что-то говорили, но это был лишь умелый спектакль: аудиенцию князь закончил. Его прощание еще висело в воздухе, а сам он был в другом конце фойе, где заразительно смеялся чьей-то шутке.

Толпа плескалась все громче. Эйсбара приветствовали, удивлялись, кланялись, пожимали руку, кто-то понимающе подмигивал — но чему именно? — подмигивания сменялись анекдотами, новыми возгласами. Открылись двери в зал, и, прежде чем публика хлынула туда, появился сам синеглазый Мастер. Эйсбар хотел было подойти к Мейерхольду, но почувствовал, что оставаться на спектакль нет сил. В нем текли грязные воды Ганга, подталкиваемые и останавливаемые монтажными стыками, которые то и дело возникали в его голове, отбивая ритм невидимой жизни. Что смотреть на чужой спектакль, если свой кипит!

На студии тоже не удалось выяснить, кто и когда мог иметь доступ к его материалам по «Защите…». Все пеняли на переезд, перевоз коробок, неразбериху с ремонтом. Викентий обиделся, предположив, что тень подозрения падает на него, и попытался уволиться. Пришлось перед ним извиняться. Викентий гундосил, сморкался, собирал вещички, писал инструкции тому, кто придет ему на смену, но в конце концов смилостивился. Однако еще несколько дней бубнил:

— Однако, Сергей Борисович, не буду отрицать, что подозревал — какая-то монтажная банда существует и слоняется со студии на студию. Я слышал про них. Берут чужие срезки, выкинутые обрывки пленки или подворовывают по ночам в монтажных чем бог пошлет. Бессовестные лентяи! Сами-то камеру в руки взять боятся, вот чужое и воруют.

Так эта история и зависла. Пленку со злосчастным роликом Эйсбар, конечно, не вернул, однако — вот странность! — никто ее и не искал. И Эйсбар выкинул из головы этот неприятный эпизод.

Он уже отсмотрел почти весь материал и предвкушал, что вот-вот начнет монтировать, но… Как-то вечером, когда он только вернулся со студии, пришла записка из тайной арбатской квартирки: заболел младенец. Некрещеный, уже полгода как без имени… Когда Эйсбар смотрел на испуганное маленькое личико — он заходил на Арбат нечасто, примерно раз в неделю, пересиливая себя, — то втайне надеялся, что, может быть, кошмар рассеется и существо с разноцветными глазами тоже окажется порождением гадостных сновидений. Уходя, он всегда вздыхал с облегчением, но сморщенное коричневое тельце долго еще стояло перед глазами, создававая ощущение тошнотворного послевкусия. В эти дни Эйсбару было все противно, и сам себе он был противен. Чтобы избавиться от наваждения, он перестал брезговать травой Александриди, купил у того пару пакетиков и время от времени по вечерам делал добрую затяжку — и мысли выстраивались в ряд, как бы патрулируя столбовую дорогу воображения, становилось спокойнее. Вот и сейчас перед приездом в квартирку на Арбате, где обиталось порождение похотливых чресел, он выкурил на всякий случай цигарку.