Шаман - Ольга Дашкевич

Нэнси с Иваном незаметно переглядываются, и Нэнси за спиной Греты корчит мне рожу. Тошка не обращает на нас внимания — он целиком сосредоточился на обольщении гостьи. Дрюня вполне добродушно взирает на это дело, вот Иван бы на его месте уже начистил сопернику фэйс. Иван, кстати, в замешательстве, он не понимает, что происходит, и я его не осуждаю. Самой удивительно: мой еще вчера полуживой мальчик ведет себя точно спятивший Казанова. Хватило одной ночи без кошмаров, чтобы темные тени вокруг глаз исчезли, на щеках появилось даже что-то похожее на здоровый румянец, волосы блестят… Я не ревную. Я правда не ревную. Хорошо, что Тошка так быстро восстановился. И эта Грета, если не придираться к ее голливудским замашкам, вполне симпатичная. Вот только я не понимаю, как мне теперь себя вести. К тому же, приближается вечер, а потом будет ночь, и я совершенно точно знаю, что ни за какие коврижки не лягу с Тошкой в одну постель.

Глава 7

Мои сомнения были напрасны: Тошка вряд ли заметил, что я постелила себе в будуарчике. Он повел Грету гулять по окрестностям, и вернулись они, наверное, далеко за полночь. Мне не хотелось бы знать, как эти двое проводили время.

Я уснула часов в двенадцать, и мне ничего не снилось.

Утром за завтраком непостижимый Дрюня вел себя совершенно естественно, ел за двоих, шутил за троих, и мы все — за исключением Греты с Тошкой, которые к завтраку не вышли — весело и жизнерадостно смеялись его шуткам. Иногда я ловила на себе пристальный изучающий взгляд Нэнси, но делала вид, что ничего не замечаю.

После завтрака я поднялась к себе в будуарчик, оделась, подкрасилась для бодрости и ушла гулять. Я не особенно старалась уйти незамеченной, но все-таки приложила некоторые усилия, чтобы не столкнуться с Нэнси. Когда я уходила, в ванной, прилегающей к нашей спальне, текла вода и раздавался русалочий смех Греты.

Наш дом находился в старом районе — вдоль улиц на некотором отдалении друг от друга стояли такие же просторные добротные усадьбы, как наша, окруженные деревьями и цветами — несмотря на ноябрь, возле калиток пылали зимние астры и хризантемы, вечнозеленый плющ покрывал потемневшую от времени кирпичную кладку, кое-где еще не увяли георгины, а кусты остролиста были все усыпаны алыми ягодами.

Народу на улице было совсем мало — будний день, дома только пенсионеры, которые не слишком склонны покидать свои дворы, бегуны уже отбегали свое, утренние собачники отгуляли, и теперь появятся только поздно вечером, а дети сейчас на занятиях в школе.

Я шла по направлению к парку и старалась ни о чем не думать. Парк в нашем районе тянется на много километров, пересекая Северо-Восток Филадельфии, он полон старых деревьев, увитых чем-то вроде лиан, осенью они напоминают скелеты, сплетенные в диком танце.

Я миновала вход со схемой велосипедных дорожек на застекленном щите и не спеша пошла по аллее в сторону железнодорожного мостика, построенного в незапамятные времена для узкоколейки, по которой когда-то паровозики доставляли зерно на мельницу. Раньше улица, прилегающая к парку, была индейской охотничьей тропой, да и сам парк был частью охотничьих угодий нескольких племен, живших на месте нынешней Филадельфии. Если бы не асфальт под ногами, вполне можно было бы представить себе неслышно крадущихся меж стволов охотников в длинных рубахах из оленьей кожи, с орлиными перьями в волосах.