Святотатство - Джон Робертс (2012)

— А моя память сразу прояснилась, стоило мне увидеть этих этрусков. Несколько лет назад я сопровождал группу гладиаторов на погребальные игры, которые должны были состояться неподалеку от Тарквины. И там я увидел нечто такое, чего никогда прежде не видел. Скажи-ка, что происходит на мунере, когда гладиатор получает смертельный удар? Я имею в виду, до того, как либинарии утащат тело прочь?

— Харон прикасается к телу своим молотком, в знак того, что отныне убитый принадлежит богине смерти, Либитине, — ответил я.

— Правильно. А ты никогда не интересовался, почему Харон так выглядит? Почему у него длинный нос и остроконечные уши, на ногах высокие сапоги, а в руках он держит этот самый молоток? Лодочник, который перевозит души умерших через реку Стикс, выглядит совсем по-другому.

Я в замешательстве наморщил лоб.

— Говорят, все эти атрибуты имеют этрусское происхождение. Точно так же, как и сами игры.

— Ты снова прав. Харон, которого мы видим на играх, изображает этрусского демона смерти, Харуна. Он отдает умерших во владение божеству подземного мира, тому, кого вы называете Плутоном, а мы, греки, — Аидом. Но в Этрурии он не просто прикасается к телу своим молотком. Он становится за головой убитого и со всей силы бьет его меж бровей.

— Ты говоришь, эти этруски прибыли из лагеря Помпея?

— У тебя весь лоб в испарине, — заметил Асклепиод. — В зимнее время это совершенно неестественно и свидетельствует о нездоровье.

— Если ты не видишь у меня на лбу отметины от молотка, значит, с моим здоровьем все в порядке, — отмахнулся я и одним глотком допил все вино, остававшееся на дне моего кубка.

Асклепиод наполнил его вновь. Я жадно отпил и продолжал:

— Дело принимает новый оборот. Оказывается, убийства совершаются на этрусский манер. И это в то время, когда по лагерю Помпея слоняются толпы этрусских жрецов. Кстати, если верить Крассу, часть из них Помпей одолжил Клодию.

— Вот как? Помпей снюхался с Клодием? Пренеприятная парочка. Любопытно, что они замышляют?

Я рассказал ему все, что мне было известно. Асклепиод слушал, глубокомысленно кивая головой. Он умел кивать с чрезвычайно глубокомысленным видом даже в том случае, когда не имел о предмете разговора и отдаленного понятия. Со временем, кстати, я перенял от него эту привычку. После того как я описал внезапное появление Цезаря на моей улице и нашу последующую беседу у меня дома, Асклепиод прервал мой рассказ:

— Погоди-ка. Значит, Цезарь сказал, что богиня Либитина является родоначальницей его семьи? Мне не раз доводилось слышать, как он выступает на публике. И честь быть своей прародительницей он неизменно приписывал Афродите.

— Венере, — поправил я. — Да, попытки вести свой род от богинь он предпринимает уже давно. Бедняга хочет доказать, что, хотя в течение столетий семейство Юлиев пребывало в полном ничтожестве, в те стародавние времена, когда боги разгуливали по земле, все было иначе. Тогда бессмертные считали Юлиев чуть ли не равными себе. Вы, греки, называете богиню любви Афродитой, а мы, римляне, — Венерой. Но у нашей Венеры больше обязанностей. Она соединяет в себе два противоположных начала, являясь не только богиней любви, чувственных наслаждений, а также плодородия и виноделия, но и богиней смерти и погребальных обрядов. Поэтому мы называем ее Венера Либитина. Так что Цезарь может называть своей прародительницей и ту и другую, не впадая в противоречие.

— Религия содержит в себе много вещей, непостижимых разумом, — задумчиво изрек Асклепиод.

Я завершил свой рассказ, стараясь подчеркнуть не столько собственную догадливость, сколько скрыть растерянность, в которую приводили меня некоторые факты. Когда я смолк, Асклепиод вновь наполнил наши кубки вином. Некоторое время мы оба хранили молчание.

— Итак, ты начал расследовать преступление, совершенное Клодием, и в результате выяснил, что в это дело замешаны Цезарь и Помпей? — нарушил тишину Асклепиод.