Роман женщины - Александр Дюма-сын (1994)

Конечно, это время продлится недолго. Дождь льет беспрерывно, и его справедливо было бы назвать богом скуки. О, если Юпитер изобрел золотой дождь, чтобы соблазнить женщину, то очевидно, он выдумал обыкновенный, чтобы наказать людей.

Эмануил все так же добр ко мне, и если он изменился в чем-нибудь, так только в том, что любит меня сильнее прежнего. А между тем, у меня есть соперница и соперница, на которую я сама указала ему, — это политика. В жизни людей и так много горя и неизбежных несчастий; нет, нужно было, чтоб они сами создали себе последнее. У иных муж служит в армии и, когда он возвращается с потерянной рукой или ногой, сознаюсь, это очень грустно, но все-таки он остается, если не целый телом, то — всем сердцем со своей супругой. Но что сказать тебе о той борьбе на словах, поле битвы которой — кафедра. Ненависть и страсти в ней так же глухи, как неясен возбуждаемый ими ропот. Боец иногда устает в ней, но никогда не пресыщается и на другой же день снова начинает ее с тем же усилием, с той же волей, ибо все та же страсть грызет его душу.

А кажется, есть на земле райские уголки, забытые Богом: Италия, Испания, Восток. Кажется, каждому сердцу даны неземные наслаждения: дружба, вера, любовь — но вместо того, чтобы побывать в этих уголках, могущих возвысить мысль, люди избрали страсти эгоистические, чтобы не сказать ненавистные; страсти, на которых они основывают свою славу, как будто можно громким именем прикрыть безобразие дела, как покрывают скелет золотой короной и пурпурной мантией. Нет, долго еще будут они безумствовать. Если когда-нибудь хоть один из них был предметом чистой и святой любви; если чья-нибудь любовь слилась с другой любовью, преданною и вечною, — так это Эмануил. У меня нет иной мысли, кроме него, ни одной мечты, которая бы не была им украшена, ни одной надежды, которая не клонилась бы в его пользу. А он? Вместо того, чтобы проводить со мною целые дни, вместо того, чтобы скрыться куда-нибудь и разделять со мною наше счастье, он живет в палате. Палата! Завидная слава! Прекрасное возмездие! Тратить на кафедре свой голос, а сердце для того, чтобы прибавить лишний титул к своему имени, дать одну минуту торжества своему честолюбию, тогда как столько приятных слов могли бы мы сказать один другому.

Между тем, я не имею права упрекать его: то, что я осуждаю теперь, еще так недавно увлекало меня; и теперь все газеты говорят о нем. Когда я вижу, каким блеском окружено его имя, — я переполняюсь гордостью, счастьем; я забываю число грустных часов, которыми я заплатила за одну минуту торжества; этому-то торжеству я обязана радости моего мужа; вследствие его он приходит домой менее задумчивым, менее озабоченным и снова становится для меня тем, чем внутренно никогда не перестает быть, — пламенно любящим мужем. Но что утешает меня — хоть правду сказать, я вовсе не так несчастна, чтобы нужно было искать утешений, — так это будущий ребенок, который сам по себе будет иметь тысячу раз более силы, чем все политические деятели сего мира. Когда Эмануил говорит со мною об этом — его глаза горят всем пламенем чувства, сжигающего его душу.

Ты тоже не кажешься мне слишком несчастливой. Как завидно ты создана! Ты освещаешь все, к чему приближаешься, и несчастье не посмеет приблизиться к тебе. Продолжай же такое существование, милая Клементина, — это тоже не последнее утешение, когда знаешь, что любимые нами существа счастливы; потому что в минуты горя можно приехать к ним и порыться в их сердце, как в кошельке друга. Как доволен должен быть тобою твой муж и как он должен обожать тебя! Вы оба составляете очаровательную пару. Я отсюда вижу твою насмешливую мину и вечную улыбку, которыми ты заставляешь его сердиться и платить поцелуем за твои проделки.