Комплекс Мадонны - Норман Богнер (1997)

«Ты когда-нибудь спрашивала, как я живу? Как мне удается сводить концы с концами?»

«Когда ты…»

«Два года назад».

У нее в руках ремень. Я пугаюсь, что она ударит меня.

«Барб, почему ты еще девственница?»

«Я боюсь. Я пока что не хочу».

«Я хочу, чтобы ты выбила из меня всю дрянь».

«Я люблю тебя. Как я смогу сделать тебе больно?»

«Однако, когда ты увидела меня со своим отцом, ты была готова на все».

Она вкладывает ремень в мою руку. Я настолько ослабла, что способна сделать все что угодно.

«Барб, мы ведь будем жить вместе в Нью-Йорке, правда?»

«Конечно».

«Ты не бросишь меня? Я не смогу жить одна».

«Нет, мы будем вместе. Не делай этого!»

«Я должна. Я не могу сдерживаться».

Я в полудреме. Я не могу поднять голову. Что у меня в руке? Это кожа.

Я отталкиваю Лауру, но она слишком сильная. Тогда я выхожу из себя и бью ее ремнем. Я начинаю плакать. У нее на плече появляется красный рубец.

«Прости меня. Я не хотела делать тебе больно».

Она не прекращает прикасаться ко мне, и я пытаюсь отпрянуть в сторону. Я обдираю колено о чемодан. Лаура начинает целовать меня. Я лежу на спине. Дым сигарет такой голубой. Он образует причудливые узоры. Ой, мне хочется покрутить вокруг пальца одно колечко. Я прикасаюсь к голове Лауры, чувствую ее волосы. Ее голова находится между моих ног, я чувствую, как ее язык проникает внутрь меня, и это так приятно, совсем не больно, и я крепче сжимаю ее голову, мне хочется, чтобы она проникала дальше и дальше. Но это запрещено. То, что я делаю, запрещено… Айййййййййййййй…

Мне грезится. Я сплю на диване. Я с трудом могу шевелиться. Мои ноги весят тонну. И ничего не произошло. Что за ужасный сон! Я промокла насквозь. Ни… чего. О Боже. Фотографии на полу. И Лаура на стуле, обнаженная, смотрящая на меня. Она сгибает мизинец, я ничего не понимаю. Я подхожу к ней, и она целует мою грудь.

«Лаура, ты сошла с ума?»

Она засовывает мне внутрь палец, и я, подняв руку, даю ей пощечину. Я попадаю ей по переносице, моей руке больно. У Лауры начинает идти из носа кровь, она встает. Мне кажется, она сейчас убьет меня. Я выплескиваю ей в лицо коктейль.

«Тебе не понравилось, Барб?»

«Грязная свинья! Чумное животное! Зачем ты это сделала?»

«Потому что я люблю тебя».

«А я ненавижу тебя. Если бы у меня была возможность загадать одно желание, я попросила бы, чтобы те фермеры убили тебя. Я сожалею, что ты осталась жива и встретилась со мной. Бог ли, дьявол повелевает этой жизнью — я лишь надеюсь, что он заставит тебя страдать больше, чем когда ты была ребенком».

Она стоит рядом со мной. Она опускает голову. Ее лицо белеет. Оно становится болезненно-белым, словно ее вот-вот стошнит. Она кивает. Она кивает снова и снова.

«Ты животное, Лаура».

«Я рискнула. Я должна была сделать это. Я не могла оставаться в неведении. Эта мысль жгла меня в течение двух лет. Понимаешь, Барб, я думала, ты любишь меня так же, как я тебя».

«Так вот, это не так. Я действительно любила тебя, но не в этом смысле, не по-свински. Эти снимки ты делала не только из-за денег. Тебе это доставляло наслаждение. Почему я не сожгла тебя в том сарае? Это и есть тот мир, в котором ты живешь? Ты сделала это со мной, я была твоей подругой, твоей сестрой. Я готова была принять все, что ты скажешь, но только не это. Сначала с моим отцом, затем со мной».

«С твоим отцом ничего не было. Я хотела. Он ни разу не общался с женщиной после смерти твоей матери. Он умирает; твой отец умирает. Я спросила, что я могу сделать для него. Он сказал, что собирается покончить с собой, а я ответила, что, если он не желает меня как женщину, я умру вместе с ним. Я хотела умереть тогда, потому что знала, что это должно будет произойти. Что ты оттолкнешь меня. Но я не могла больше продолжать так. Я должна была попробовать».