Долгая дорога в дюнах - Олег Руднев (1984)

— Чего именно?

— Ну, что за птица — подружка твоя? И за что ее сюда приперли?

— Почему не знала? Знала. Она в офицерском казино при немцах работала.

— Ха-ха… — Едко засмеялась Катерина. — Этой басней она и меня дурачила. Сегодня утром, когда за ней пришли, то же самое твердила. Пока уполномоченный ей в нос фото не сунул. Надзирательница в лагере фашистском — вот кто она.

Марта, потрясенная, молчала. Невольно припомнились все предыдущие разговоры с Майгой и та последняя стычка, когда она фактически выгнала землячку из дому. Чувствовала ведь: Майга что-то скрывает, неискренняя она и злобная, но чтобы так…

— Но я действительно ничего не знала. Хочешь верь, хочешь нет, — сгорая от стыда, сказала Марта.

— Сука фашистская… Уж как она тебя поливала грязью. И такая, и сякая…

— Ну что ж, — тяжело вздохнула Марта. — Я со своей правдой ни к кому не лезу. Спасибо тебе за Эдгара, за добро… А если что и не так… Извини — какая есть. — Она повернулась и шагнула к выходу.

— Погоди, коли не врешь, — остановила ее Катерина. Вытерла о передник руки, подошла к Марте, повернула к себе лицом. — Обиделась? На меня зла не держи — много я за эту войну хлебнула. И еще, видно, хлебать-не расхлебаться. Самой от себя иногда тошно. А ты баба ничего. Хоть и блажная, но ничего. Пусть тебе будет удача. — Она притянула Марту к себе и троекратно, по-русски, расцеловала. — Иди.

И так же растерянно, будто еще не очнувшись от прощания с Катериной, она стояла в пустой комнате, где прожила с Эдгаром эту нелегкую зиму. Голые, без постелей кровати, пустые, выдвинутые ящики шкафа, уложенный чемодан, увязанные ремнями и веревками узлы. Эдгар деловито суетился, собирая свои вещи. Его взгляд упал на раскрытую шкатулку, где среди писем и фотографий золотился кусочек янтаря — тот самый, который Марте когда-то подарил Артур.

— Мама, что это? — с любопытством спросил мальчик, разглядывая на свет диковинный желтый камень.

— Это? — задумчиво откликнулась мать. — Это слезинка сосны, сыночек.

— Разве сосны плачут?

— Плачут, сынок, плачут.

— А когда они плачут, мама?

— Когда им больно, сынок.

Мальчик задумчиво вглядывался в сверкающий кусок янтаря.

— Марточка, слышь, — в комнату вошла бабка, тебя там человек какой-то спрашивает.

— Меня? — удивилась Марта. — Какой человек?

Бабка пожала плечами:

— Дед его из конторы привел. Вроде издалече приехал.

Марта вышла в другую комнату и чуть не натолкнулась на незнакомого человека с небольшим чемоданчиком в руке. Он пристально взглянул на нее, потом медленно поклонился:

— Здравствуйте. Приехал вот к вам в гости… А вы, оказывается, уже в дорогу собрались.

Марта удивленно смотрела на пришельца, который в своем старомодном плаще, с саквояжем в одной руке и шляпой в другой, в больших роговых очках, выглядел типичным старым интеллигентом.

— Здравствуйте, — растерянно пробормотала она. — Только простите, кто вы?

Приезжий не спешил с ответом, и дед тут же сообразил, подтолкнул страдающую от любопытства бабку к дверям:

— Поставь-ка, мать, самоварчик, человек с дороги. А я дровишек наколю. Вы уж извиняйте.

Когда старики вышли, приезжий несколько церемонно сказал:

— Разрешите представиться, Ефимов Петр Никодимович. Я отец Саши.

— Какого Саши? — еще больше удивилась Марта.

— Сейчас вам станет ясно, какого… — человек улыбнулся, поставил саквояж, вынул из кармана пиджака бумажник. Достав оттуда фотокарточку, он положил ее на стол перед Мартой: — Вы не припоминаете этого человека?

Марта нагнулась над фотокарточкой. В первый момент она не узнала красивого офицера со звездой Героя на груди, потом вгляделась внимательней, и сердце учащенно заколотилось: на нее смотрел тот самый человек, которого Артур на себе принес к ней в подвал. Она не могла ошибиться. Правда, теперь он был не в фашистском мундире, а в советской военной форме.