Сезон воронов - Соня Мармен (2013)

– Когда у нас будет король-католик, нужно будет учиться писать по-английски или нет? – спросила тоненьким голоском Кенна.

– Конечно, придется, гусыня ты глупая! Король Яков наверняка не говорит по-гэльски!

– Нейл! Следи за своей речью!

Я посмотрела на девочку, которая как раз откусила кусочек яблока.

– Боюсь, дорогая, учить английский все равно придется. За пределами Хайленда, в других землях Шотландии, говорят еще на англо-шотландском – скотсе и по-английски.

– Ну да, мама говорит, что нас, хайлендеров, меньше, чем остальных.

– Да, нас меньше.

– Ну вот, еще она говорит, что sassannachs считают нас париями. А что это такое – пария?

– Пария – это тот, кого все презирают.

– А из-за чего нас презирать? – спросила девочка простосердечно.

– Потому что мы не такие, как они. Мы думаем по-другому, говорим на языке, который остальные не понимают. У нас свои, особенные, традиции и свой жизненный уклад.

– Но мы же молимся одному Богу! Вы сами это только что сказали!

Я со вздохом подняла очи к небу.

– Это правда. Вот только люди до сих пор спорят, как именно надо молиться Богу. Католики делают так, как говорит Папа, англиканцы слушаются своих епископов, а пресвитерианцы в молитве обращаются напрямую к Господу.

– А я никак не могу понять, почему люди воюют во имя Бога, который, если почитать Святое Писание, призывает нас быть милосердными и терпимыми! – сказала Элис.

– Да ты вообще ничего не понимаешь! – в нетерпении воскликнул Исаак. – Отец сражается не во имя Бога, а за то, чтобы оставаться шотландцем! Знаешь, что он говорит?

Девочка пожала плечами, показывая, что ей это совершенно не интересно.

– Он говорит, что прежде всего мы – шотландцы. Мы, конечно, подданные Британии, но англичанами никогда не станем.

Я улыбнулась. В двенадцать лет Исаак был вылитым портретом своего отца, Дональда Макинрига, – самонадеянный, несдержанный и непослушный, но при этом обаятельный и до глубины души преданный своему клану и своим корням. Он горделиво расправил плечи, покрытые пледом с тартаном Макдональдов, и упрямо тряхнул красивыми и непокорными темно-рыжими волосами.

– Я уж точно никогда англичанином не стану! И никогда не предам свою кровь, как эти дураки Кэмпбеллы, и…

– И закончишь писать упражнение, как я тебе велела, – закончила фразу за сына Дженнет Макинриг.

Стряхивая с плеч снег, она вошла в комнату с блюдом ячменных лепешек с медом и поставила его на стол.

– Teich![62] – И она шлепнула маленького лакомку по руке, потянувшейся было к блюду. – Только после урока!

– Но, мам! – возмутился Исаак, усаживаясь на место.

– Никаких «но»! На чем вы остановились?

Я смущенно улыбнулась.

– Мы не очень далеко ушли от того места, на котором ты вышла. У нас завязался разговор на очень серьезную тему.

– Неужели? И о чем же вы говорили?

– О религии, о шотландском короле и о войне, – ответил Исаак.

– Тема и вправду щекотливая! Думаю, нам стоит вернуться к уроку религии и молитвам. Заканчивайте писать «Pater noster» и будете полдничать!

Ответом на это предложение было недовольное ворчание. И все же дети снова взяли в руки перья и вернулись к работе, время от времени поглядывая на угощение, аромат которого разнесся по кухне.

– А что означает «inducas in… tentationem»? – спросил вдруг Алекс, поднимая на меня глаза.

– Et ne nos inducas in tentationem. По-гэльски это звучит так: «Thoir dhuinnan diugh ar n – aran lathail», то есть «Да не введи нас в искушение».

– Намного проще было бы сразу сказать это на нашем языке, – буркнул подросток, поглаживая гусиным пером покрытый юношеским пушком подбородок. – Кстати, а зачем католики усложняют себе жизнь, записывая свои молитвы на латыни?