Читающая по цветам - Элизабет Лоупас (2015)

– Только после того, как вы отдадите мне ларец.

– Я покажу вам, где он. Но вы должны сказать…

На узкую лестницу, топая сапогами, ворвались два стражника. Они схватили Шастеляра за руки и шею и потащили его наверх, в чулан. Нет, я не могла потерять эту возможность узнать правду, только не сейчас, когда я была так близка к разгадке. Я торопливо взбежала вверх по ступенькам, крича:

– Скажите мне сейчас! Скажите!

Поэт, которого стражники грубо волокли наверх, скорее всего, даже не услышал меня.

Между тем в опочивальне королевы уже командовал граф Морэй.

– Ради Бога, – вскричал он. – Что тут за шум?

Я беспомощно стояла посреди опочивальни, не смея взглянуть на королеву. Пока Шастеляр тащил меня вниз, она ни разу не вскрикнула, не позвала на помощь. Она была бы рада, если бы он уволок меня прочь; она проявила мягкость к Шастеляру, а он вместо нее позарился на меня.

– Этот человек, – жестко сказала она, – без разрешения проник в мою личную опочивальню. Неважно, какими мотивами он руководствовался. Убейте его, брат, – вонзите кинжал прямо ему в сердце за его чудовищную наглость!

– Он вам ничего не сделал? – спросил Морэй.

К этому времени в опочивальню уже вошли Мэйтленд и сэр Джон Мелвил с женой. Внезапно комната оказалась полна народу.

Морэй взял королеву за плечи и встряхнул.

– Он вам ничего не сделал?

– Он никому из нас ничего не сделал, – твердо сказала Мэри Ливингстон. – Шастеляр – сумасшедший. В тот чулан с берега ведет лестница, и он пробрался по ней в опочивальню, потому что обезумел от любви к королеве, верно, Ринетт?

Ко мне подбежал Сейли, и я взяла его на руки и прижала к груди. Меня трясло.

– Да, – промолвила я, понимая, что Мэри Ливингстон хочет помочь королеве, стараясь успокоить ее уязвленное самолюбие и спасти ее гордость, по крайней мере, в глазах посторонних. – Он обезумел от любви к королеве.

– Убейте его, – повторила королева. Теперь она уже плакала злыми слезами.

– У вас есть что сказать в свое оправдание, месье поэт? – грозно спросил Морэй.

Я еще крепче прижала к сердцу Сейли и затаила дыхание.

Наверное, Шастеляр решил, что к нему отнесутся снисходительно, если сочтут сумасшедшим. Возможно, он полагал, что сможет смягчить ее негодование. Как бы то ни было, он сказал:

– Да, я люблю ее. Она прекраснее любой богини. Я сам не свой от любви.

Морэй презрительно фыркнул.

– Посадите его под замок, – сказал он. – Завтра утром мы отвезем его в Сент-Эндрюс и водворим в тюрьму. Я не желаю больше ничего слышать о том, чтобы убить его, сестра. Его будут судить.

Стража увела Шастеляра.

Я тотчас начала обдумывать план, как увидеться с ним в тюрьме.

Королева все плакала и плакала. Мужчины, растерявшись от ее слез и внезапно осознав, что на ней надета только лишь ночная рубашка, поспешили вон из опочивальни. Мэри Ситон начала читать католические молитвы, перебирая четки, и протестантка леди Морэй даже ничего не сказала. Мэри Ливингстон то и дело подавала королеве надушенные носовые платки и подогретое вино, смешанное с сахаром и пряностями.

Я стояла, держа на руках Сейли, и строила планы.

– Марианетта, – произнесла наконец королева.

Все замерли. В комнате наступила мертвая тишина.

– Да, мадам? – отозвалась я.

– Убирайтесь. И не возвращайтесь, пока мы вас не позовем.

Я ответила:

– Да, мадам, – и молча вышла из опочивальни.

На следующий день сразу после завтрака королева и ее свита отправились в Сент-Эндрюс. Шастеляра увезли еще раньше – как я слышала, в цепях, – а я последовала за ними в обозе вместе с Дженет, Уотом и Сейли. Из фавора я внезапно попала в глубочайшую немилость; теперь даже конюхи избегали говорить со мной. В Сент-Эндрюсе королеву встретили очень тепло и поселили в большом и уютном доме на Саут-стрит, принадлежащем богатому купцу.