Прости… - Януш Вишневский (2016)

Он помнит, что утром проснулся в совершенно другой комнате, на другом этаже, на скрипучей кровати, рядом с голой девушкой, которой за рождественским столом он не видел. И не помнил, было что между ними или не было. Она поцеловала его в губы и накрыла одеялом, а сама прикрылась простынкой, которую стянула с соседней постели. Никогда раньше он не встречал женщины с такими аппетитными ягодицами и такой тонкой талией. Через несколько минут она вернулась с тарелкой горячего гуляша, куском хлеба и стаканом холодного, из морозилки, капустного рассола. Когда он закрывал глаза, у него кружилась голова. Когда он закрывал только один глаз, головокружение прекращалось. Непостижимый для него феномен «одного глаза» он помнит по сей день. Никогда больше с ним такого не было. Наверное, потому, что никогда потом он не был таким пьяным, как в ту рождественскую ночь в общежитии Гданьского политехнического института.

Терпеливо кормила его с ложечки, поила капустным рассолом, а потом дала ему одежду. Они долго ехали несколькими автобусами к какому-то костелу. Когда она исповедовалась, он слушал игру органа, прогуливаясь по притворам и всматриваясь в образы и резные рельефы на стенах. За несколько минут костел наполнился людьми. Монументальную мраморную плиту лавки перед алтарем в стиле рококо и органом прикрыли бело-красным полотнищем с надписью «Солидарность». Большинство присутствовавших имели на своей одежде значки с эмблемой «Солидарности». Он не молился с ними, но так же, как и они, ощущал душевный подъем. Потом состоялась служба. После службы они гуляли около костела. Она рассказывала ему об этом месте. Здесь венчались ее родители, здесь ее крестили, чем она гордится, потому что «кафедральный собор в Оливе в Польше знают все». Когда они сели на мокрой лавочке недалеко от собора, она стала учить его по-польски «Отче наш». Он повторял неуклюже, застегивая пуговицы ее плаща и прижимая к себе. «И прости нам грехи наши…» Сегодня он уж не помнит, как ее звали.

Второй польский Рождественский сочельник, в восемьдесят первом, он хотел провести тоже в Гданьске. Но случилось тринадцатое декабря, и его из Польши просто выдворили. По возвращении в Нант он в предпраздничные дни собирался с такими же, как и он, «одержимыми Польшей» в университете, перед церковью, на рождественских базарах, но главным образом перед входом в переполненные магазины и торговые центры, где они продавали облатки, объясняя всем желающим слушать и слышать, что такое Польша, что такое «Солидарность», что значит для поляков «поделиться облаткой».