Чужие страсти - Эйлин Гудж (2010)

— Моя Милагрос была хорошим человеком. Хорошей девочкой, — продолжала Консепсьон Дельгадо тем же неумолимым тоном. — Она много трудилась, чтобы заработать денег и поехать в Америку, к своему мужу. Это была ее мечта. Теперь этой мечты больше нет. Мой ребенок умер. Но вам ведь все равно. Для вас она — ничто. — Сжатые губы женщины, синие от холода, резко контрастировали с горячим жаром ее взгляда. Нервным движением она полезла в карман и, достав оттуда фотографию, сунула ее прямо в лицо Абигейл. На снимке была запечатлена улыбающаяся темноволосая девушка, похожая на Консепсьон в молодости. — Mirá[108]. Посмотрите на нее. Знайте, кого вы у меня отняли. — В глазах ее стояли слезы, но это были жесткие слезы — черный лед на дороге, по которой сейчас неудержимо скользила Абигейл. — У вас есть дочь. А что есть у меня? Скажите мне, сеньора.

Тени на стенах, отбрасываемые дрожащим пламенем свечи, угрожающе разрастались и, казалось, смыкались вокруг Абигейл. Ее кухня, благоухающая корицей и гвоздикой, заполненная любимыми предметами, внезапно показалась ей холодным и неуютным местом. Ни синяя керамическая миска для хлеба, принадлежавшая ее матери, ни образцы вышивки, сделанные еще ее прабабушкой и передававшиеся из поколения в поколение, ни глиняное блюдо с неровными краями, которое вылепила Феба, когда была еще в первом классе, не радовали ее.

— Я понимаю, что не могу сделать ничего такого, что восполнило бы вашу утрату, — начала она, медленно и тщательно выговаривая слова, чтобы Консепсьон поняла ее… и чтобы не потерять контроль над собой. — И я не отрицаю, что в любом случае несу какую-то ответственность за происшедшее. Но давая распоряжение увеличить производство, я понятия не имела, что сеньор Перес станет подвергать всех риску, вводя определенные… ограничения. — Абигейл действительно пришла в ужас, когда узнала о предпринятых им мерах, и ее первым порывом было уволить Переса. Но управляющий слишком много знал, и она не сомневалась, что при случае он воспользуется этим для своих целей. Сейчас Абигейл понимала, как неубедительно звучат ее объяснения для Консепсьон, несмотря на то что она старалась заставить мексиканку понять истинные причины трагедии. — Да, вас постигло жуткое горе. Но поверьте, в подобных ситуациях часто бывает так, что никто не виноват. Порой это просто цепочка неправильно принятых решений. Людям свойственно допускать ошибки. Именно это случилось на фабрике… Страшная ошибка.

До Консепсьон, возможно, и не дошел смысл каждого из произнесенных Абигейл слов, но она все же поняла достаточно. У нее перехватило дыхание, на бледных щеках, словно кровь на снегу, появились два красных пятна.

— Ошибка?! Сказали бы вы то же самое, если бы это была ваша дочь? — с горечью воскликнула она, одной простой фразой добравшись до сути проблемы.

А правда состояла в том, что, если бы это была Феба, Абигейл не только бы уволила Переса, но и проследила бы, чтобы он больше никогда не нашел себе работы, — она бы превратила его жизнь в ад. В этот момент она поняла, что уважает эту женщину, совершенно чужую ей, но имеющую с ней одну общую черту: они обе знали, что значит быть матерью. Поэтому, отбросив всю осторожность, Абигейл печально сказала:

— Все всегда выглядит иначе, когда речь идет о твоем собственном ребенке.

Их глаза встретились: две матери молча признали справедливость этого утверждения.

— Тогда вы, должно быть, догадались, с какой целью я пришла сюда, — с вызовом произнесла Консепсьон. — Я хочу добиться справедливости, потому что без нее ни мне, ни Милагрос не будет покоя.

Что-то в ее голосе заставило Абигейл напрячься.

— Это угроза?

Консепсьон торжествующе улыбнулась.

— Испугались? Это хорошо. Вы должны бояться, сеньора.