Пока спичка не догорела, она успела обнаружить стопку сложенных полотен брезента. Недолго думая, Консепсьон расстелила их на бетонном полу и улеглась на импровизированную постель с такой благодарностью, словно это был шикарный матрас. Свернувшись клубочком, она попыталась согреться. Странно, но среди всех этих сельскохозяйственных орудий труда она вдруг почувствовала себя ближе к Хесусу. Но даже представив себе его руки, обнимающие ее, она не смогла отделаться от мучительного тоскливого чувства. За опущенными веками возник образ сеньоры, ее растерянное лицо, когда Консепсьон начала угрожать разоблачением. Она смотрела на нее так, как будто Консепсьон была каким-то грязным vago[110], который пытается ее ограбить. Неожиданно невидимая лента сдавила ей ребра, отчего стало трудно дышать. Маленькими глоточками втягивая в легкие воздух, она молилась про себя: «Díme, Dios[111], что мне теперь делать? Куда мне идти отсюда?»

Абигейл перерыла все ящики в кухне, пока не нашла там электрический фонарик. Она включила его, и в ее нетвердой руке яркий луч заплясал по стенам и мебели. Феба. Она должна была найти Фебу. Встреча с матерью погибшей девушки расшатала ее нервы и пробудила в душе дурное предчувствие. Возможно, эти страхи были абсолютно беспочвенными, но, тем не менее, Абигейл не могла успокоиться и решила, что должна удостовериться в том, что ее дочь жива и невредима.

Брюстер, который проникся настроением хозяйки, начал скулить и неотступно следовал за ней по пятам, когда она направилась наверх. На ходу достав из сумочки свой сотовый телефон, Абигейл распахнула дверь в комнату Фебы. Пусто. В доме у Лайлы, казалось, тоже никого не было; во всяком случае, когда Абигейл выглянула в окно, она увидела, что света там нет: вероятно, по той же причине, что и в ее доме. Она надеялась заметить хотя бы отблеск свечи или свет фонарика, но все было тщетно. Потом она вспомнила, как Лайла говорила, что вечером собирается куда-то пойти. Нил, похоже, тоже отсутствовал, потому что «тауруса» на его привычном месте возле гаража она не увидела. Скорее всего, они с Фебой уехали куда-то вместе и просто потеряли чувство времени, сказала она себе.

Но мысль эта не успокоила ее.

Сделав несколько звонков на мобильный Фебы и услышав только голосовое сообщение, Абигейл решила позвонить Кенту. Маловероятно, чтобы Феба была с ним, поскольку дочь ясно дала понять, что не хочет иметь ничего общего ни с ним, ни с его подружкой, но проверить все равно не мешало.

— Это я, — сказала она, когда Кент взял трубку. — Я только что пришла домой, а Фебы нет. Она не у тебя?

— Нет. А она собиралась заехать к нам? — спросил Кент, и Абигейл представила, как он озадаченно хмурит брови. Он подумал то же, что и она: если Феба собралась повидаться с ним, это значит, что их дочь похитили пришельцы, а к отцу просто направляется ее клон.

— Не знаю. Она не говорила.

— Что-то не так? У тебя тревога в голосе.

— Я уверена, что излишне переживаю, — увильнула от прямого ответа Абигейл, не желая, чтобы он подумал, будто она превращается в одну из тех брошенных жен, которые используют детей в качестве рычагов управления бывшими мужьями. — Просто уже поздно, а Феба не звонила. Вот я и подумала, что она, возможно, поехала к тебе.

К тебе. Ей было странно произносить это, имея в виду не их общий дом.

Кент вздохнул.

— Я бы хотел, чтобы это было так. Но, боюсь, что в настоящий момент Феба относится ко мне, как к радиоактивной опасности. — Он сказал это небрежным тоном, но его слова прозвучали не слишком убедительно. Это был голос отца, который достаточно уверен в своих отношениях с дочерью и знает, что рано или поздно она приедет к нему. — Впрочем, на твоем месте я бы не стал беспокоиться. Она, наверное, где-то с Нилом или с кем-то из своих друзей.

Его спокойное поведение, которое обычно выводило Абигейл из себя, сейчас подействовало на ее напряженные нервы, как бальзам.