Книга не о любви - Карен Дуве (2004)

«Эй, ты опять на масте?» — заорала Андреа, вполне светская женщина, рыжеволосой девушке. О том, что это Андреа, я догадалась сразу же, как только она на меня посмотрела: как будто мы с ней ходили в один садик и уже тогда враждовали. Она оказалась намного симпатичнее, чем я ожидала, красавица, лицо которой послужит рекламой любой косметике, а тело — любой автофурнитуре. Длинные черные волосы и большие прямые зубы а-ля Петер Хемштедт. На три класса выше, чем то, на что могут рассчитывать Аксель, Франк или этот Олаф, которого она держит про запас. И что у нее общего с этими ржавыми пауками?!

Вечером мы бросали кубик с Акселем, его «маленькой семьей», книготорговцем Винфредом и Гвидо, мужиком, напоминавшим юношескую версию Франца Йозефа Штрауса и вздрагивавшим всякий раз, как я к нему обращалась. Обычно я презрительно отношусь ко всяким таким играм, но в этот раз мне хотелось приударить за книготорговцем.

Афера с книготорговцем потерпела фиаско на следующий день, во время первого же упражнения в парах. На этот раз партнеров не выбирали. Мы выстроились в две шеренги в нескольких метрах друг от друга, а потом должны были подойти к тому, кто случайно оказался напротив. Книготорговцу досталась Андреа. Мне пришлось работать с Олафом. Он должен был определить, насколько близко он хотел бы подпустить меня к себе. Он отнесся к этому очень серьезно и заорал «стоп», когда я еще не сдвинулась с места, глубоко задумался, а потом сказал: «Приближайся медленно, еще медленнее», снова завопил: «Стоп! Назад! Назад!», разрешил подойти еще чуть-чуть и в результате остановил в паре метров от себя. Когда роли поменялись, мне можно было даже не прикидывать, на каком расстоянии я могу его терпеть. Подпустила его на метр и остановила. Сойдет. В метре от меня в такси сидят пассажиры. Все, что дальше метра, я просто не чувствую.

Потом каждый снова должен был рассказать о своей реакции на упражнение.

«Я удивился, что Анна позволила мне так приблизиться к себе», — сказал Олаф. Потом он попытался наладить обмен взглядами, но я просто смотрела через его плечо на книготорговца.

Андреа заявила: «Ах, собственно говоря, мне совсем не хочется ничего анализировать. Скажу только Винфреду, что у него хорошая улыбка. Когда он улыбается, у него на правой щеке появляется милая ямочка».

Книготорговец стал розовым и пропал для всего мира Бросился прямо на ее ружье, как слепой олень. Жаль. Он был единственным умным и интересным парнем в этой компании, симпатичным, образованным, чутким, но при этом совсем беспомощным.

Занятие во второй половине дня шло туго. Фредерик старался растормошить хоть кого-нибудь, но по непонятной причине все апатично лежали на своих круглых подушках, а если он обращался с вопросом, то отвечали односложно или упорно отмалчивались.

— А ты? Как ты себя чувствуешь, Анна?

— Я? Хорошо.

— Ты уверена? Уверена, что нет чего-то, о чем тебе хотелось бы сказать?

По его голосу было понятно, что он нервничает.

— Не-а, не-а, мне хорошо.

Работа нашего терапевта заключалась в том, что бы все время быть на шаг впереди нас, предусматривать эмоциональные спады, ликвидировать их, инсценировать ситуации и вытягивать отстающих. Может быть, это приятное чувство: держать все нити в своих руках, являться единственным обладателем полной информации и великого оздоровительного знания, а потом, в конце мастерской, гордо и одиноко отступить на задний план. Но на этот раз дело застопорилось, ничего не получалось. Фредерик раздражался все больше, наорал на Акселя, который шептался с Андреа, и закончил занятие досрочно.